Везде чужой

Инспектор молчал.

— Так что, пусть он живёт?

В груди инспектора что-то заклекотало. По посеревшим щекам потекли слёзы.

— Это статс-советник Шаболис…

— Спасибо, — сказал Петруз и выстрелил.

Они выбрались из пикапа, и Никифр, разогнав машину, сбросил её в зелёное, лениво пузырящееся варево отстойника. Пикап канул в трясину, только пузыри пошли веселее.

— Ну и вонища, — пробормотал Никифр.

Таксон стащил с себя куртку и помог одеться Петрузу, чтобы скрыть бинты. Окровавленная куртка Петруза канула вместе с пикапом, оружием и трупом кидалы-инспектора.

Поддерживая Петруза с двух сторон, Таксон и Никифр выбрались на трассу. Минуты через три подкатила малолитражка Жолиса с уродливым горбом газогенератора на багажнике.

— Дай самогону, — прохрипел Петруз, забираясь на заднее сидение. Жолис достал бутылку. Петруз сделал несколько глотков, поморщился, протянул Таксону.

— Не хочу, — мотнул головой Таксон.

— Пей! Мы ездили на хутор специально за ним, понял?

Таксон отхлебнул и передал бутылку Никифру. Тот с удовольствием опорожнил её и забросил в кусты.

Петруз чертыхнулся.

— А теперь сходи и подбери «вещдок»! — зло сказал он. — И быстро! Когда вас научишь нигде не оставлять свои «пальчики»…

Недовольно скривившись, Никифр полез в кусты. Вернувшись, бросил бутылку на пол и взгромоздился на переднее сидение.

— Дома хорошо вымоешь машину изнутри, — сказал Петруз Жолису. — Чтоб и духу свалки в ней не было! Поехали.

Они сделали крюк по окружной дороге и въехали в город по разбитому шоссе из Станполя. Здесь их остановил центурский патруль. Машину обыскали и конфисковали заранее заготовленную канистру самогона. Пьяный Никифр попытался артачиться, но, когда ему пообещали выписать повестку в суд за самогоноварение, стушевался и, обиженно покашливая, замер на сидении.

Но, стоило им отъехать от центурского поста, его покашливание перешло в смех, который все дружно подхватили. По понятной причине номер машины патруль не зарегистрировал.

Жолис провёл машину к центру города, специально проехав мимо мэрии огромного двенадцатиэтажного здания из стекла и бетона, облицованного плитами розового мрамора. В начале Перелицовки, когда Слуг народа отсюда изгнали, газеты пестрели предложениями о передаче здания под больницу, лечебный центр, центр молодёжных клубов, лицей… Но как-то тихо все предложения канули в Лету, и на протяжении последующих пятидесяти лет здесь по-прежнему размещались управленческие структуры города. Правда, теперь они менялись просто-таки с неприличной быстротой.

И потускневшая, изъеденная смогом мраморная громада продолжала незыблемой глыбой власти давить на город.

— Что смотришь? — поймал на себе вопросительный взгляд Таксона Петруз. — План остаётся в силе…

Тей сидел на лугу в кружке ребят, собравшихся вокруг воспитательницы Данисы, которая брала в руки то одну, то другую травинку и рассказывала детям о растениях. Запрокинув голову, Тей смотрел в пронзительно голубое небо, и оно представлялось ему огромной волшебной полусферой синевы, опрокинутой на изумрудный луг. А ласковое утреннее солнце — сказочным сияющим цветком.

— А солнце пахнет медуницей! — внезапно выпалил он.

Даниса засмеялась.

— У тебя богатое воображение, Тей, — сказал она. — Когда подрастёшь, ты узнаешь, что на воображение огромное влияние оказывают ассоциативные связи. Сейчас пора цветения медуницы. Смотрите, ребята, вот этот жёлтенький невзрачный цветочек и есть медуница. Он маленький, неприметный, а солнце большое, яркое. Вот эта разница и вызвала у Тея ощущение, что именно солнце и источает запах, который сейчас висит над лугом.

Тей обиженно отодвинулся за спины ребят и лёг на траву. Воспитательнице он не поверил. Он в и д е л, как солнце медленно расходящимися концентрическими кругами источает этот удивительный сияющий медовый запах.

Даниса продолжала рассказ о цветах-медоносах, но Тей слушал невнимательно, потому что вновь отвлёкся. Оказалось, что если лечь ничком, и твои глаза окажутся вровень с землёй, то ты попадаешь в удивительный мир. Становишься маленьким-маленьким, травинки вырастают в деревья, образующие сумрачную чащу, а мелкие букашки превращаются в огромных чудовищ. И всё здесь необычно и непохоже на большой мир.

Огромная капля росы сферической глыбой полированного хрусталя застыла на листе, а когда Тей чуть тронул дерево-травинку, она стремительно соскользнула на землю, где разбрызнулась на мелкие искрящиеся шарики. Из чащи вынырнул чёрный мураш, похожий на планетоидный вездеход, немного постоял перед глазами Тея, подрагивая усиками-антеннами, затем сорвался с места и скрылся между стволами диковинного леса. А потом на поляну ступила огромная мохнатая суставчатая лапа. Тей скосил глаза вверх и увидел, что таких лап восемь и принадлежат они большому мохнатому пауку. Паук стоял, смотрел на Тея семью грустными глазами и шевелил хелицерами. А затем поднял одну из лап и поставил её на нос Тея.