— Союзники в Италии явно не спешат, — вклинился в их разговор «страшилище Лондона». — Демонстративно, я бы сказал, не спешат. Словно наблюдают за тем, как поведут себя германцы, предвидя свой крах.
— Если вы побаиваетесь, что я обвиню вас в пораженческих настроениях, господин конструктор «Фау», — заметил Скорцени, — то можете быть спокойны. В стенах Главного управления безопасности мы слышали и нечто похлеще.
— Я всего лишь хочу вернуть вас к тому вопросу, ради которого собрались здесь, дабы вы не увлекались корсиканками.
— Это вопрос философский. С ним нужно было бы обратиться к доктору Кальтенбруннеру.
— Я желал бы, чтобы наша беседа происходила в иной тональности, господин штурмбаннфюрер, — сверкнул острым взглядом своих глаз фон Браун. — Если уж мы решили посвятить несколько минут этой проблеме. Кстати, я приехал сюда не столько для того, чтобы выяснить, будут ли «Фау» переделываться под пилотируемые ракеты или же останутся непилотируемыми. Это я мог выяснить с помощью любого из направленных сюда служащих. Сейчас меня интересует более глобальная проблема: как, собственно, вы видите свое будущее? Вы, Скорцени, и вы, князь Боргезе.
— Я не знал, что вопрос ставится настолько глобально, — в слишком сдержанной форме извинился перед ученым Скорцени. — Но почему вы избрали для своих философских опытов именно нас?
— Потому что вы — немногие из решительных людей, которые способны физически и духовно пережить Третий рейх и, как мне кажется, уже сейчас задумываетесь над сущностью Четвертого рейха. Кроме того, мне хорошо известно, что фюрер лично беседовал с вами, господин Скорцени, по поводу создания страны Франконии. Кое-кто из наших политиков даже склонен видеть в вас будущего главу этого государства.
«Вот оно в чем дело! — понял Скорцени. — Он приехал сюда по совету Розенберга, с которым давно приятельствует. По совету или же под его влиянием, что не имеет принципиального значения. Но совершенно очевидно, что только Розенберг пока что умудряется видеть во мне будущего императора СС-Франконии».
— Надеюсь, я не раскрыл перед нашим иностранцем, — улыбнулся он князю Боргезе, — слишком большую государственную тайну? — несколько встревоженно поинтересовался фон Браун, чувствуя, что что-то заставило Скорцени напрячь мозги.
— На вилле возникают такие тайны будущего, что никакие секреты обреченного Третьего рейха смущать вас уже не должны, — успокоил его Скорцени. — Вы совершенно правы: судьба гитлеровской Германии предрешена.
«"Гитлеровской Германии”, — резануло слух Брауна непривычное для германского уха словосочетание. — Так Третий рейх именуется лишь в официальных материалах англичан. Да, очевидно, и красных. Иное дело, что точно так же его наверняка станут именовать во всех послевоенных газетах мира».
— Какие формы, какие географические и политические очертания приобретает ее крах — этого, очевидно, не сможет предсказать ни один ясновидец. Но, признаюсь, господин Браун, на виллу синьора Боргезе меня тоже привела не столько судьба управляемых ракет и «человеко-торпед», сколько желание поближе познакомиться с человеком, способным определять будущее Италии. Мы, трое сидящих здесь, — это уже мощный потенциал, весьма важный для основания новой Европы, новой волны национал-социалистического, арийского движения; иного политического подхода к созданию «Общества избранных», которое должно состоять не только из арийцев, как это считают фюрер и Гиммлер. А возможно, вообще не стоит обусловливать отбор интеллектуалов и приверженцев нового миропорядка принадлежностью к арийской расе.
— Тем более, что определить точные критерии принадлежности к ней крайне сложно, — нарушил стойкое молчание князь Боргезе. — Каждый раз, когда я пытаюсь делать это, прихожу к ужасающей меня мысли: что настоящими арийцами в Европе могут считать себя, увы, лишь цыгане. Ибо их приход в Европу из предгорий Тибета и Гималаев не вызывает никакого сомнения.
Вернер фон Браун недовольно поморщился. Однако не совсем ясно было, что именно вызывает у него такую реакцию: расистские выводы полковника Боргезе или же невольное отклонение от предложенной темы.
Скорцени громко, бестактно рассмеялся. Он вдруг вспомнил о радетеле чистоты арийской крови Розенберге. Интересно, знает ли он о выводах ученых и симпатиях князя Боргезе? Будь Розенберг в эти минуты здесь, он наверняка записался бы в камикадзе из чувства тоски по непогрешимости своей теории. Поскольку не в состоянии был бы пережить крушение своих идеалов.
— Вы не можете не согласиться, что ракеты, которые конструирует мое бюро, определяют будущее развитие цивилизации, — еще жестче заговорил Браун, раздраженный явным легкомыслием собеседников. — Я имею в виду не только военный потенциал, но и исследование межзвездного пространства. Полеты астронавтов к Луне, Марсу, Венере. Поэтому не вижу ничего предосудительного в том, что желаю знать, на кого мне следует рассчитывать в будущем, каким идеалам служить и какими политическими и нравственными критериями руководствоваться.