Ветер богов

– Тогда какими же сведениями вы располагаете, фельдмаршал? И что намерены предпринять? Не вы ли, – перевел он взгляд на Роммеля, – господа фельдмаршалы, уверяли меня, что никакой высадки не предвидится? Судя по всем вашим «хорошо проверенным» данным разведки.

– Но, видите ли, – промямлил Рундштедт… – произошло непредвиденное.

– То есть у нас нет сведений о том, что англо-американцы взяли Нормандские острова, – прервал его Гитлер, водя пальцем по карте Бретани. – А значит, оставшаяся там дивизия все еще боеспособна[28]. По существу, она оказалась в тылу у англичан.

– Неужели вы действительно считаете, что она может изменить ход событий? – прямо спросил Роммель, которого эта нормандская соломинка фюрера начала откровенно раздражать.

Предостерегающе подняв руку, Кейтель заставил его умолкнуть. Он понимал фюрера. Тот ищет хоть какую-то зацепку, которая позволила бы ему представить дело так, что еще не все потеряно, во что еще стоит верить, что еще стоит надеяться на что-то. Начальник штаба Верховного главнокомандования вермахта искренне рассчитывал, что в связи с островами у фюрера появился какой-то свой, особый замысел. Возможно, он собирается выбросить на них воздушный десант, чтобы заставить Монтгомери отвлечь часть своих сил на штурм островных укреплений. Или же оставшаяся там дивизия должна будет высадиться на каком-то участке материка и пройтись по тылам англо-американцев… Он просто обязан был надеяться, что в конце концов фюрер все же найдет какой-то спасительный ход. И был страшно поражен, услышав:

– Ладно, нам здесь больше нечего делать. Сегодня я должен встретиться с венгерским премьером Стояи. Предлагаю всем перебраться в замок Клессхайм. Это всего лишь в часе езды отсюда.

Побагровевший Кейтель бросил умоляющий взгляд на Роммеля: «Вмешайся! Приведи его в чувство!» – но увидел, как тот побледневшими пальцами извлекает из кармана платочек, чтобы вытереть пот. Очевидно, холодный.

– Нам здесь больше нечего делать, фельдмаршал, – напомнил ему Роммель, язвительно оскалившись. Он уже понимал, что «чуда Африки» на берегах Нормандии не случится. И что поражение во Франции явится похоронным маршем не только по его военной карьере… Но имеет ли смысл злорадствовать по поводу того, что гибнуть приходится не в одиночку?

– Но почему в Клессхайм? – отказывался что-либо понимать начальник штаба Верховного главнокомандования вермахта. – Решать нужно сейчас, здесь, немедленно.

– Дорога, знаете ли, охлаждает, – иронично объяснил ему Рундштедт. Хотя иронизировать сейчас мог кто угодно, только не он.

«Да они все тут давно свихнулись! – изумился Роммель, с ужасом осознавая, что верховное командование Вооруженными силами, оказывается, давно потеряло всякую связь с войсками. Точнее, не с войсками, а с той реальной ситуацией, которую должно было учитывать в своих планах и стратегических прогнозах. – С таким же успехом они могут перелететь сейчас прямо в Париж. Результат будет тот же».

– И все-таки, что же делать? – заторможенно спросил Кейтель, остановившись у машины, рядом с которой оказались Рундштедт и Роммель. – Ну хорошо, фюрер крайне растерян и не способен предложить ничего дельного. По этому поводу мы можем позубоскалить. Но должен же существовать какой-то выход.

– Массовый отвод войск к границам рейха, к Рейну – это ведь тоже выход.

– Но это совершенно не то, что отводить войска с одного конца Ливийской пустыни в другой, – меланхолично обронил начальник Штаба оперативного руководства вермахтом генерал Йодль. – Отходить-то придется к берегам Рейна, а не Нила.

– С географией у вас все в прядке, генерал, – признал Роммель. Кто только ни обыгрывал его африканские рейды при каждом удобном случае.

Серпантин горной дороги. Буковые рощи. Старинные мосты, зависающие над горными речушками, словно окаменевшие, утратившие весь спектр своих красок радуги…

Роммелю хотелось, чтобы эта поездка продолжалась вечность. Будь он один, конечно же, остановил бы машину у первого попавшегося моста, спустился бы к горной речушке и просидел бы над ней до заката. Не возглавлял бы их колонну автомобиль фюрера, он, очевидно, так и поступил бы.

«Застрелился бы он, что ли… – неожиданно появилась у Роммеля первая и единственная за всю дорогу четко сформулированная мысль. – Как прекрасно, если бы фюрер избавил Германию, Европу, весь мир от своего навязчивого присутствия. Сколько людей уходит из жизни, опустошая ее своим скоропостижным исчезновением, а этот столько лет опустошает мир, опустошает жизнь миллионов людей, не понимая, что самое великое, самое святое, что он способен сделать для человечества, – это избавить его от себя. А ведь именно через такие мысли люди приходят к идее террористического акта как последнего аргумента…» – попытался остановить себя Роммель. Он вдруг вспомнил о том, что в Берлине уже создана целая группа генералов и офицеров, готовящих покушение на фюрера.