– Еще раз прошу простить, штурмбаннфюрер, – повторила Мария-Виктория, возвращаясь в кубрик. Скорцени спокойно сидел за столом, наблюдая за тем, как телохранители неохотно, по-волчьи оглядываясь, поднимаются по довольно крутому прибрежному склону. Их так и подмывало развернуться и пройтись автоматными очередями по надстройке плота. – Я действительно не должна была вести себя таким образом.
– Вам противопоказано работать в разведке, княгиня. Вы слишком наивны и женственны для этой работы.
– Но согласитесь, что иногда это служит неплохой маскировкой.
– Как саван для покойника.
– Как же вы неописуемо грубы, Скорцени, – разочарованно поморщилась итальянка.
Теперь они уже вместе выглянули в дверь, чтобы убедиться, что черноберетчики убрались восвояси.
Воспользовавшись тем, что Мария-Виктория оказалась слишком близко к нему, штурмбаннфюрер попытался придержать ее за талию. Однако пылкая итальянка сумела ускользнуть от него и, отпрянув к небольшому лежачку, замереть в ожидании нового нападения.
– Я понимаю, что вам куда приятнее тискать меня за бедра и грудь, чем отвечать на элементарные вопросы. Но, избегая этих ответов, разве можете вы рассчитывать на нечто ответное с моей стороны?
Скорцени сумрачно взглянул на княгиню и, так ничего и не сказав, вышел из кубрика.
Плот медленно дрейфовал вдоль берега, поддаваясь воздействию небольшой, невесть как возникающей ряби.
Огромные ели сгрудились на склонах – молчаливые и мрачные, словно монахи над святым источником. Вглядываясь в черную, непостижимую в своей исцеляющей силе глубину озера, они творили бессловесную молитву.
– Мне показалось, что вам уже не хочется спасаться вместе со мной на этом Ноевом ковчеге, – остановилась Мария-Виктория за спиной у Скорцени.
– Наоборот, никогда не чувствовал себя настолько свободным от всего обыденного и смертотворящего в этом мире, как здесь, на этом плавучем клочке Вселенной.
– Судя по вашему настроению, вы уже не будете пытаться соблазнять меня и готовы к серьезному разговору.
– Похоже, что я не готов ни к тому, ни к другому.
– Вы даже не представляете себе, как страшно вы разочаровываете меня своим упрямством, Скорцени.
– Тогда работайте с людьми, которые не догадываются, с кем имеют дело, и которые ваши ноги станут ценить значительно выше тайн, что выбалтывают вам, лежа в постели.
31
В половине пятого утра адъютант Роммеля ворвался в отведенную фельдмаршалу комнату в резиденции «Бергхоф» и почти потребовал от него немедленно подняться. Озадаченный его тоном, прославленный «лис Африки» прежде всего нащупал лежавший под подушкой пистолет и лишь затем с огромным трудом оторвал от нее голову.
– Это произошло, господин фельдмаршал! – взволнованно прошептал адъютант, наклоняясь над командующим группой армий «Б».
– Что именно?
– Они уже там. Это произошло!
– В этом мире не могло произойти ничего такого, что заставило бы вас поднять меня в такую рань, полковник.
– Позвольте с вами не согласиться. Я никогда бы не осмелился, господин фельдмаршал. Вначале они выбросили большой воздушный десант, – все еще продолжал говорить шепотом полковник, словно опасался изложить свою страшную весть во весь голос. – А затем – морской десант. Вот… – поднес он к лицу командующего горсть каких-то бумаг.
– Что это за индульгенции?
– Донесения из Франции. Их только что доставили из пункта связи. Все они адресованы вам, Кейтелю и фон Рундштедту.
Пятидесятитрехлетний полководец, чьей славы уже вполне хватало для того, чтобы он мог рассчитывать на конную статую рядом с Триумфальной аркой победы, сидел в постели в нижнем белье – полусонный, по-старчески ссутулившийся – и словно бы принюхивался к тем бумагам, которые упорно совал ему под нос адъютант.
– Не паниковать, полковник, – наконец пришел он в себя. – Где моя одежда? Свет. Проверить связь с Парижем, – отдавал приказания, одеваясь и не отрывая взгляда от донесений, оставленных адъютантом на роскошной прикроватной тумбе. – Рундштедт, Кейтель, фюрер уже знают?
– Фюрер – точно нет. Я слышал, что он лишь полчаса назад уснул. Обергруппенфюрер Шауб, его личный адъютант, вряд ли решится теперь поднять его.
– А ведь придется, – с непонятным полковнику злорадством пригрозил Роммель. – Теперь я их всех подниму. Отправляйтесь на пункт связи. Информируйте по телефону обо всех донесениях.
Еще через несколько минут, бегло ознакомившись с сообщениями из Парижа, из штаба его группы армий, Роммель вновь нервно нащупал в кобуре свой пистолет.
– Позор, – вдруг покаянно пробормотал он, отчаянно повертев головой. Он понял, что месть его воспринята не будет. – Какой позор! Еще несколько часов назад ты уверял фюрера, что ничего такого, что свидетельствовало бы о скором форсировании Ла-Манша, на берегах Южной Англии не замечено. И тебе верили. Кейтель, Рундштедт, Риббентроп, Борман… – все верили. Потому что именно ты отвечаешь за оборону побережья. А главное, только что прибыл с линии фронта, оттуда – с самого побережья.