Вещий Олег

Швырнул ему кошель с золотом и ушел. Урмень подобрал кошель без всякого смущения: нужно было вооружение для отроков, кони, одежда. И навсегда ушел из Смоленска. Год грабил торговые караваны, а потом вышиб с Вопского волока отцовскую стражу и через посланца уведомил его, что отныне берет охрану волока на себя за плату пищей, одеждой и оружием. Странно, но князь Воислав сразу же согласился, даже не наказав за разгром сторожевого отряда.

– В Урмене – княжеская кровь. Он сдержит слово, бояре.

Урмень был вспыльчив, бесстрашен в бою, без меры азартен на охоте, но упрям, не по-славянски недоверчив и горд. Он тщательно отбирал воев, беспощадно изгоняя за малейшее проявление нерешительности, жадности или неисполнения его личного повеления, требовал роты от вновь вступающих в ватагу, но жил одной жизнью со всеми. Он по-прежнему любил отца, хотя обиды – не за себя, за мать – простить не мог, и князь не ошибся: изгнанный сын служил ему верой и правдой. Отстроил доброе зимовье, отряд на зиму не распускал, но сам исчезал на две недели, и только самый близкий друг детства Одинец был посвящен в цель этих исчезновений. Урмень навещал мать.

О появлении посольства русов Урмень узнал от гонца, когда посольство добралось до первого волока – рубежа между русами, кривичами и землей Новгородской. Послы шли не только от русов, к которым кривичи всегда относились с долей недоверия, но и от Великого князя Новгородского Рюрика. Это меняло дело, поскольку Смоленский князь, дед Урменя, в свое время принес Рюрику роту на верность. Такое посольство Урмень не имел права задерживать, а потому, отправив верного Одинца к отцу, стал готовиться с достоинством и честью встретить высоких послов. И в рассчитанное время в подобающей случаю одежде выплыл им навстречу на лодке-однодеревке с двумя умелыми гребцами.

– Послам Великого князя Новгородского Рюрика и конунга русов Олега честь, слава и место у моих костров! – прокричал он, выйдя на сближение с посольским стругом. – Я – Урмень, атаман Вопской стражи.

Сильные руки лодейщиков подняли Урменя из лодки и бережно поставили перед послами. Перемысл, как главный посол, обнял его, дважды поликовавшись.

– Здрав буди, княжич Урмень. Я – посол конунга Олега Перемысл. Дозволь представить тебе Сигурда, сына Трувора Белоголового, посланника Великого князя Новгородского Рюрика.

Молодые люди сдержанно обменялись поклонами. Пока Перемысл вел вежливый разговор о здоровье Смоленского князя Воислава, Сигурд откровенно разглядывал рослого широкоплечего атамана, который во что бы то ни стало должен был стать его побратимом. Урмень понравился ему, но Сигурд тотчас же поймал себя на мысли, что вряд ли они когда-либо станут побратимами. Что-то в Урмене было отрешенное. «Изгойское», как про себя определил Сигурд.

Неделю посольство отдыхало: Перемысл основательно знакомился с состоянием волока, пока лодейщики и плотники готовили суда для перевоза по суше в один из притоков Днепра. Осмотром он остался доволен, но сказал Урменю, что с его позволения одолжит ему двух знатоков перевалочного дела для подготовки будущей переброски войска и обозов. Это были люди Хальварда, в чем Сигурд не сомневался, но ничего не заподозривший Урмень не возражал. О самом Сигурде речь вообще не заходила, поскольку он должен был вернуться на Вопский волок с грамотой и людьми князя Воислава.

По вечерам они собирались в большой избе, отстроенной для отдыха подолгу застревавших здесь торговых людей, но Урмень подчеркнуто разговаривал только с Перемыслом, вежливо, но очень коротко отвечая на вопросы остальных. Сигурд продолжал приглядываться к нему: атаман пил мало и только фряжское вино, держался со сдержанным достоинством, и Сигурд окончательно убедился, что настоятельный совет Хальварда ему осуществить не удастся, о чем с глазу на глаз и поведал старшему из остающихся здесь знатоков-перевальщиков.

– Мы выполним повеление Хальварда, – усмехнулся рус. – Как, не спрашивай, но и не спорь, когда скажу, что тебе следует делать по возвращении.

Наконец посольские струги воротами по бревенчатым настилам перетащили через волок и спустили в приток Днепра. Атаман устроил скромный прощальный пир, и посольство прямым водным путем направилось к Смоленску, оставив в стойбище Урменя двух своих людей. Далее шла мирная земля кривичей, и вскоре перед послами показались крутые смоленские холмы.