Весенний снег

А затем он остановился, бессильно опустил свои большие руки. Вера Михайловна поднесла палец к лицу и вздернула нос, что означало: держись, выше голову. Заметил ли он ее жест, она не знала. Но сама была довольна собой: держится.

Замелькали березы станционной рощицы. Сережа спросил:

- А почему деревья побежали?

- Это мы поехали, Сереженька,-сказала Вера Михайловна и, взяв сына за руку, повела в вагон.

Глава четвертая

Всю дорогу Сережа смотрел в окно. Только раза два он попросил попить. Вера Михайловна поглядывала искоса на него и думала: "Боже мой! Какие же мы были дураки! Особенный! Да никакой он не особенный, он больной. Как это могла заметить с первого взгляда Софья Романовна и не увидели мы?" Она снова поглядела на сына и обратила внимание на его глаза, устремленные в окошко, полные удивления и радостного открытия. "Нет, все-таки он особенный. Как смотрит... Как взрослый. И какой серьезный".

Из поезда она вышла в нерешительности. У нее даже мелькнула мысль: "Быть может, не ходить к врачам?.

Так еще ничего не ясно, есть хоть какая-то надежда".

Она покачала головой, осудив себя за малодушие, и ускорила шаг. "Что-то меня ожидает... Что-то, что-то, что-то? Скорее бы. Неясность еще хуже. Это мучительно. .. А вдруг что-нибудь страшное?"

Она вновь придержала шаг.

- Ну мама же,-сказал Сережа.-Что ты то бе"

жишь, то останавливаешься?

- Прости, сынок.

А мысленно сказала другие слова: "Ты еще не знаешь, куда идешь, что тебя ожидает". Он не дал ей задуматься, начал задавать вопросы:

- Л эти люди зачем приехали? А -почему на дороге камень? А здесь много председателей? А потому что на машинах ездят.

В городской поликлинике Вера Михайловна показала направление. Им предложили раздеться и подождать доктора. В коридорчике было много ожидающих, тоже, как видно, приезжих. Они сидели робко и терпеливо, не сводя глаз с дверей врачебного кабинета. Городские были посмелее, совались прямо к врачу, заводили громкие разговоры, останавливали вопросами сестер. Напротив Веры Михайловны сидела бабушка, перетянутая платками, как матрос эпохи гражданской войны пулеметными лентами. Она, казалось, состояла вся из морщинок-руки в морщинах, лицо в морщинах, даже на кончике носа морщины. Она взглянула на Сережу, тотчас переместила морщинки, и они превратились в добрые лучики.

- И ты к дохтуру?

--Угу,-доверительно ответил Сережа.-У меня сердце стукает.

- Стукаит? А вот у меня не стукаит. Дай мне маненько твово стуку.

Сережа кивнул согласно и тут же покосился на мать.

Не видя возражений, он произнес:

- Возьмите. А как?

- А дохтур укажет. Он, ета, знает как.

Сережа наклонился к маминому уху, зашептал:

- Пусть доктор отдаст бабушке мой стук. Ладно?

Вера Михайловна погладила сына по мягким волосам, прижала к себе плотнее.

Приоткрылась дверь. Появилась сестра в белой косынке на такой высокой прическе, что было непонятно, как косынка держится на этакой башне.

- Прозорова с ребенком, проходите.

У Веры Михайловны екнуло сердце. Она тотчас забыла и о сестре, и о ее прическе, повернулась к бабушке, словно желая согласиться на предложенный ею обмен.

Но ничего не сказала, взяла Сережу за руку и пошла.

"Господи",-произнесла .она про себя. Никогда она не верила в бога и никогда не произносила этого слова, но тут подумала: "Господи, ну сделай так, чтобы все хорошо было, чтобы ничего страшного".

Их приняла крупная щскастая женщина. Она добродушно кивнула Вере Михайловне, улыбнулась глазами Сереже.

- Присаживайтесь. Слушаю.

Вера Михайловна уже имела некоторый опыт и рассказала ей так, как рассказывала Владимиру Васильевичу. Врачиха смотрела в упор, словно желала убедиться в точности ее слов, и ни разу не перебила. Когда Вера Михайловна кончила, она распорядилась:

- Разденьте мальчика. Здесь не холодно?

- Вроде нет.

- Ну-ка, иди сюда,-позвала врачиха, .-сосредоточив все внимание на Сереже.

Она долго слушала мальчика и пожимала плечами, точно удивлялась тому, что слышит.

- Подождите,-наконец произнесла она.-Накиньте что-нибудь,-и вышла из кабинета.

Она вернулась через несколько минут с маленьким мужчиной в больших очках. Вера Михайловна не запомнила его лица, лишь заметила залысины на высоком лбу. Она смотрела на то, что они проделывают с Сережей, вернее на выражение их лиц, стараясь по ним угадать, насколько серьезна болезнь сына. Врачи не обращали на нее внимания. Они занимались мальчиком, выстукивали его и выслушивали, крутили из стороны в сторону, просили дышать или не дышать, иногда перебрасывались короткими малопонятными фразами:

- Комбинированный.

- Врожденный.

- Баталлов.

- Систолический.

- А в пятой точке?

Затем они переглянулись между собой, и врачиха снова предложила:

- Накиньте что-нибудь.

А очкастый ушел.

Через некоторое время он появился с седой маленькой женщиной. Халат на ней был накрахмаленный, и шапочка накрахмалена. Она напомнила Вере Михайловне школьницу-выпускницу перед первым экзаменом, особенно со спины, когда не видно было седых прядок, выглядывающих из-под шапочки.