Весенний снег

- Найду,-прервала Вера Михайловна.-Я знаю город. Я здесь училась.

Дождавшись, когда проснется Сережа, она произнесла так, чтобы не напугать ребенка:

- Давай-ка вставай. Мы сходим к одному дедушке.

Я тебе помогу одеться.

Она почувствовала под рукой его вялую кожу и стук сердечка. Ей показалось, что оно стучится прямо ей в ладошку, как у пойманного воробушка.

К счастью, они застали Сидора Петровича дома. Он безотказно их принял.

- Ага, ага!-воскликнул он, едва Вера Михаиловна напомнила ему о своем давнишнем посещении.

Голос у него был еще более жиденький, чем тогда, а пос он морщил по-прежнему, словно приглашал и Веру Михайловну и Сережу улыбнуться вместе с ним.

Он долго слушал Сережу прямо ухом. Оно было покрыто седыми волосками, которые, видимо, щекотали кожу мальчика, потому что Сережа временами вздрагивал и отстранялся от доктора.

Сидор Петрович в последний раз наморщил нос и кивнул Вере Михайловне, чтобы она одевала ребенка потом вздохнул и произнес сокрушенно:

- Война... Ее последствия.

- А что такое "фалло"?-спросила Вера Михайловна упавшим голосом,

- Фалло? Это тетрада такая. Ага, ага. Несколько пороков вместе.

Он покачал головой и посмотрел на нее с сочувствием. Вера Михайловна подумала: "А раньше он умел сдерживать свои чувства". Перед глазами снова промелькнули отрешенные лица сегодняшних врачей. "Это у них профессиональное и вырабатывается годами. А он уже, отвык или расслабился". Она удивилась своим мыслям: "О чем это я?! Да разве об этом надо? Ведь у Сережи, у моего сына, оказывается, несколько пороков".

Она хотела спросить, насколько это опасно, да не смогла. Сама испугалась своего вопроса.

Вера Михайловна не спала всю ночь. Просто лежала с закрытыми глазами, стараясь не разбудить спящего рядом сына. Тело у нее занемело, и внутри все тоже занемело.

Где-то у соседей выла собака, и этот ноющий звук как нельзя лучше подходил к ее состоянию.

"Что же теперь? Что же теперь?"-повторяла она без конца и не находила ответа.

Сейчас она знала, что сыну ее, вот этому прижавшемуся к ней комочку, грозит опасность, что он самой природой обречен на боли и страдания, а возможно... Тут она обрывала себя: "Нет, нет. Я должна... Что я должна?" Этого она не знала. Беспомощность больше всего сковывала ее. Она-то и приводила к тому состоянию, которое Вера Михайловна сама определила как занемение.

Откуда грозит опасность? Насколько она страшна?

И что делать?

"Точно так, наверное,-думала она,-чувствует себя человек перед казнью. Спасения нет. Он уже ничего не может изменить. Ну а тут... Тут еще хуже. Если бы меня, а то его..."

Она снова прислушалась к завыванию собаки и удивилась: "Как это хозяева спят? Привыкли, что ли?.. Ко всему можно привыкнуть, но к мысли, что его, тихо посапывающего, единственного... Нет, нет. Этого не может; не должно быть".

Она опять представляла лица врачей и про себя повторяла слова: "врожденный", "комбинированный", "фалло". Теперь она знала, что они означают. Каждое из них несет угрозу ее сыну, каждое из них как пуля, как приговор судьбы.

Даже Сидор Петрович не утешил. Даже он посочувствовал.

"Война...-вспомнила она его слова.-Неужели через столько лет? Неужели не только мы - дети войны, но и наши дети?"

Перед глазами у нее поплыли отдельные кадры.

В этом кино она, Вера Зацепина, главная героиня.

Вот она в разгаре зимы, в чужих подшитых пимах идет к станции. Ее нагоняет запыхавшаяся баба Катя интернатская сторожиха.

- Ет куды ж ты пошастала?

- К маме. Блокаду прорвали. Я по радио услышала.

Вот она уже восьмиклассницей прочитала в газете о том, как мать нашла сына, и принялась писать письма во все газеты. А затем ждала с замирающим сердцем ответа. Все они были на один лад: "Неизвестно", "Не числится", "Помочь не можем". Но они еще оставляли надежду. Но вот, уже в пятьдесят втором, пришло письмо, перечеркнувшее все надежды: "Зацепина Маргарита Васильевна погибла в блокаду и похоронена в братской ыогиле на Пискаревском р;ладбище Ленинграда".

"Неужели и сейчас безнадежно?" - прошептала Вера Михайловна и замерла, испугавшись своего шепота.

Утром она с трудом поднялась. Несколько минут не могла сдвинуться с места. Потом стала энергично массировать мышцы и с удовлетворением ощутила, как они наполняются силой. "Я должна быть сильной, я должна",-внушала она себе.

За утренним чаем хозяйка спросила:

- Что Сидор Петрович?..

Орест Георгиевич бросил на нее строгий взгляд, и она замолкла, виновато улыбнулась.

Вера Михайловна сделала вид, что не заметила этого взгляда, произнесла как можно спокойнее:

- Еще неясно. Вот за анализами пойдем.

В душе она была благодарна этим по существу чужим, но таким чутким людям, которые, видимо, понимали ее состояние и сочувствовали ей.

- Может, вам из деревни что нужно? - спросила Вера Михайловна.

- Все есть, - отмахнулся Орест Георгиевич. - Вот директору вашему поклон передайте.

Несмотря на протесты Веры Михайловны, он. пошел провожать их до больницы, нес ее сумку и подбадривал Сережу:

- Шире шаг-! Не отставай, солдатик!