— Святой отец толком мне ничего не сказал, при каких обстоятельствах умер мой… друг.
Лодочник ткнул пальцем в сторону Тауэра.
— Вон, видишь, лодка идет? В ней сидит такой нарядный господин? Это лейтенант дворцовой стражи, Фелтон. Спроси у него, он точно должен знать. Он тебе или ответит, или проткнет шпагой, тут уж как повезет, — ухмыльнулся лодочник. — Так что ты поосторожней.
Забыв про оставленный сверток с одеждой для деда, Генри бросил хмурый взгляд на лодку и побрел с пристани. Он решил затаиться где-нибудь рядом, посмотреть на офицера и уже придумать, как к нему подойти.
Когда тот оказался на берегу, Генри узнал в нем того человека, что приходил с солдатами в театр и увел Роберта Рэя.
Тяжелая дверь, что выходила на пристань у Тауэра, заскрипела, и к ожидающим пассажиров лодкам вышел, слегка прищурившись на свет, лейтенант Фелтон.
— Эй, бездельник, поди сюда, — подозвал он владельца лодки, которая использовалась для перевозки знатных пассажиров. — Доставь-ка меня на тот берег!
Лодочник шляпой поймал брошенную монету и принялся скрипеть уключинами.
Фелтон сел на пассажирское сиденье и принялся любоваться видами Лондона.
Настроение у него было прекрасное. Только что прибывший в Тауэр секретарь лорда-казначея выдал ему жалованье. Кошель был чуть более тяжелым, чем обычно — в сундучке, который забрал Фелтон у покойного актера, были не только бумаги, но и несколько десятков золотых в двойном дне.
Несмотря на досадный провал с этим актеришкой Саттоном, другая рыбка оказалась поистине золотой. Драматург Томас Кид под пытками признался, что найденные при обыске в его квартире бумаги, возводящие хулу на Спасителя и Отца Небесного, принадлежат Марлоу[5].
Секретарь лорда-казначея ознакомился с этими бумагами и приказал Фелтону немедленно отправляться с ними в Хемптон-Корт, а значит, его ждали несколько не лишенных приятности дней в королевском дворце и одна из фрейлин с серьезными намерениями на его счет.
Деревянная пристань южного берега приблизилась, и, не дожидаясь, пока лодочник привяжет лодку, Фелтон ловко запрыгнул на скрипнувшие доски. По обыкновению он сразу зашагал быстрым и широким шагом, хотя торопиться было некуда. Но зато он сразу заприметил, что вслед за ним кто-то быстро двинулся следом.
На такой службе, какой был предан Фелтон, можно было ожидать чего угодно, и поэтому его левая рука незаметно поправила ножны кинжала, переместив их поближе для удобного хвата.
Его преследователь не отставал, но лейтенант осторожно убедился, что тот был один. Фелтон решил, что пора с этим хвостом заканчивать, и специально свернул в тихий и пустой проулок, такой кривой, что не просматривался насквозь. Хорошее место для засады или для драки.
Как и следовало ожидать, преследователь юркнул вслед за ним. Пройдя достаточное количество шагов, лейтенант резко развернулся и демонстративно положил правую руку на эфес шпаги.
— Полагаю, у вас есть добрый повод к преследованию, — холодно сказал он, оглядывая остановившегося перед ним юношу внимательным, цепким взглядом серых, оттенка толедской стали, глаз.
Пред ним стоял молодой человек, одетый как сын или ученик какого-нибудь книжника или зажиточного ремесленника, однако было заметно, что одежда его все же не досталась ему из рук портного.
Опытным глазом лейтенант определил, что у преследователя нет заметного оружия — ни кинжала, ни ножа, а тем более — шпаги. Руки юноша держал на виду, однако рукава его рубашки были достаточно просторны, чтобы скрыть в них что-то вроде стилета.
— Сэр… — стушевался преследователь, — я должен вас кое о чем расспросить.
Брови Фелтона слегка приподнялись — можно даже сказать, что его позабавила некая комичность ситуации. Его — расспросить? Лицо парня показалось ему знакомым… Фелтон чуть не сморщился с досады — неужели память стала подводить? Нет, вспомнил. Это лицо он видел в театре, вчера. Оно принадлежит одному из актеров, что играли спектакль о какой-то Джузи… Джуди… Джульетте! Да, точно. И лицо тогда было все замазано белилами и разрисовано тушью.
Губы лейтенанта поджались, взгляд стал жестким.
— С каких это пор я должен давать объяснения наглым фиглярам?
На самом деле он не гневался, хороший настрой еще не улетучился, просто не следовало давать повод черни вести себя дерзко.
— Простите, сэр… — юноша снял шляпу и не без изящества поклонился. — Вы забрали вчера из театра Рэя Роберта, он был в одежде священника.
— А тебе что за дело? — нахмурился Фелтон. Косвенно он чувствовал вину за смерть старика, хотя тот и был презренным актеришкой, но умер невинно.
— Роберт Рэй был моим дедом.
— Сочувствую, — буркнул Фелтон. — Чего ты от меня хочешь?
— Сэр! — голос юноши вдруг стал звонок и тверд. — Мой отец погиб во время боя с испанцами, он был моряком, мать умерла от моровой язвы[6]. Дед Роберт заменил мне и отца и мать… Я имею право знать, за что вы его казнили!