Весь мир театр

— Вы куда-то направляетесь… — Генри обмер, понимая, что он раскрыт, руки стали непослушными, пальцы разжались, и он выронил цветы. Лейтенант молнией метнулся вперед, подхватил корзину и вручил тут же вцепившемуся в нее мертвой хваткой Генри.

— …сударыня? — закончил он вопрос.

«Неужели не узнал?» — мелькнуло в голове у Генри. Он склонился, стараясь выглядеть естественно — испуганной и задерганной горничной, испуг, впрочем, ему удался отменно.

— Я… — чуть ли не писком начал он, но тут же взял тон, которым, по его представлению, должна говорить скромная служанка. — Запуталась уже, сэр капитан… Мне приказали отнести цветы в спальню мисс Арабеллы, но я забыла, куда идти…

Лейтенанту понравилась ошибка: служанка наивно повысила его в звании. Он посчитал это хорошим предзнаменованием продвижения по службе. Настроение его улучшилось.

— Вы недавно здесь? — Дождавшись сконфуженного кивка служанки, предложил: — Может, вас проводить, сударыня?

Стоять уже было скучно и захотелось размяться; поток гостей иссяк, и сейчас у входа достаточно было простой охраны.

— Окажите мне милость, сэр! — Генри засеменил чуть позади, слегка раскачивая бедрами и по-женски держа обеими руками корзину.

Знал бы Фелтон, кого он провожает, и что бедра горничной — искусно обмотанные чуть ниже талии штаны, не говоря о том, что грудь служанки скрывает целый набор гримерных принадлежностей…

К счастью, путь оказался недолог, но самое главное, что лейтенанта кто-то окликнул, и он, указав направление: «по коридору, и направо, большая дубовая дверь с тюльпанами и листьями», оставил Генри и скрылся своим быстрым, широким шагом.

* * *

Когда Генри оказался в гостиной, но его внимание ничего не привлекло. Из гостиной был проход в спальную комнату Арабеллы. Зайдя в спальню, Генри хорошо осмотрелся.

Спальная комната представляла из себя квадратное помещение, примерно двадцать на двадцать футов, у стены справа от входа стояла огромная кровать, настоящее ложе, с колоннами и балдахином. Генри не выдержал и восхищенно цокнул языком — такой кровати он не мог представить даже в мечтах.

В стене, напротив этого шикарного ложа, находились три ниши, задрапированные тяжелыми гобеленами. Одна из них служила чем-то вроде гардеробной и комнаткой для переодевания, другая — складом для одежды, ворохи которой почти что загромождали все, в третьей — с маленьким окошечком для продуха — стоял особый стул, без которого не могут обойтись даже короли. Тут же находились разнообразные предметы для умывания и ухода за телом. Стена напротив входа имела забранное свинцовым переплетом окно, под которым стоял большой, с основательными тумбами и заваленный бумагами, свитками и книгами стол.

Генри, поставив в ногах кровати свою корзину, прошел к столу и принялся просматривать бумаги в надежде увидеть что-нибудь о Саттоне. Но это оказались стихи и ноты песни, которая называлась «Зеленые рукава». Было ещё несколько писем на французском и пара книжек развлекательного характера.

В коридоре послышались приближающиеся шаги, женские голоса и смех. Генри, метнувшись было к нишам, бросился к кровати и, упав на спину, забрался под свисающее до пола покрывало.

В комнату вошла Арабелла, хотя со своей позиции Генри не мог видеть ее во весь рост, но ножки в изящных башмачках, украшеных перламутровыми бляшечками, красноречиво указали, кто здесь хозяйка.

— О, какие прекрасные розы, госпожа! — запричитали сопровождающие ее служанки, стоило им увидить корзину, которую принес Генри. — Свежайшие, прекрасные цветы!

— Ах, Кристофер! А говорил, что не любит срезанные цветы… — в голосе Арабеллы прозвучали томные нотки. — Какое чудо! Поставьте их немедленно в воду!

Одна из девушек подхватила корзину и вышла из спальни. Генри возблагодарил всех святых, что додумался вытащить и бросить под кровать камзол Саттона, который был в корзине.

В комнате остались три камеристки. Одна принялась взбивать перину на кровати, две других — разоблачать Арабеллу из ее одеяния; Генри не сдержал улыбки, слушая, как Арабелла блаженно вздохнула, когда распустили шнуровку и корсет из китового уса выпустил ее тело из своих объятий. Все это время Арабелла и ее служанки непринужденно болтали, Арабелла отпускала колкости и ехидные шпильки в отношении то одного, то другого гостя замка. Судя по искреннему смеху ее камеристок — весьма меткие.

В один миг Генри чуть не покрылся испариной — сквозь бахрому покрывала было плохо видно, но на миг Арабелла предстала обнаженной, если не считать панталонов, тут же служанки накинули на нее длинное тонкое ночное платье.

— Спокойной ночи, госпожа, — наконец попрощались с ней камеристки и ушли, оставив на столе подсвечник с одинокой горящей свечой.

Арабелла забралась на кровать и накинула на себя одеяло. Она, видимо, действительно довольно устала, так как Генри вскоре услышал мерное посапывание.