Вершины и пропасти

Действительно, весь этот год Павел Дмитрич всемерно старался поддерживать Деникина. Не раз из-за этого вступал в прения с коллегами по партии. Особенно негодовал Милюков из своего далека. Этот напрочь лишённый совести человек изначально презирал белую борьбу. А ведь и его некогда добрейший князь считал другом и порядочным человеком. А теперь даже имени этого избегал произносить. Главным делом Долгорукова на Юге стало развитие Национального центра. Глубоко возмущало Павла Дмитрича, когда коллеги обвиняли его в отклонении от партийной линии. Считал князь, что в годину всенародного бедствия никаким партийным линиям места нет, а борьба должна быть надпартийной. Потому так и дорожил Национальным центром. Много писал князь статей в этот период. И прекрасен был слог их, прекрасно чувство…

«Кубань – колыбель новой России, и имя её будет благословенно в истории России, а значит, и в истории человечества. Здесь казацкая удаль сочеталась с великорусской доблестью, крепостью духа и мудростью русских вождей, казачья боевая слава сплелась с творческим гением великих русских витязей, стойких и сильных своей верой в Россию и в конечное торжество правды.

Мы уезжаем отсюда, мы движемся на Москву. Но и из Москвы мы будем присылать наших сынов и внуков сюда, к кубанским памятникам казацкой и всероссийской славы. Здесь, в Екатеринодаре, они преклонят колени в склепе под величественными сводами Екатеринодарского собора и на высоком берегу Кубани, где у фермы белеет крест. Уходя отсюда, Добровольческая армия оставляет Кубани эти дорогие для России останки и памятники своего возрождения. Многие местечки и станицы Кубани будут теперь связаны с историей этого возрождения, и по степям кубанским разбросано много безвестных могил борцов за бытие России. В степях этих, орошённых слившейся в один поток казацкой и великорусской кровью, зародилась и зреет нива новой русской государственности.

И это кровное родство делает Кубань ещё более близкой и дорогой для России.

Мы покидаем героическую Кубань с лучшими чувствами к её населению, к Черноморью, к линии и к нагорным аулам. Мы желаем процветания и мирного развития Кубани. Её автономия и местные интересы обеспечены в будущей единой России. Местные интересы «своей колокольни» естественны и законны. Но и для жителей Кубани, как и для всех русских, одна колокольня должна выситься над всеми остальными – колокольня Ивана Великого».

Это не грубая казённая листовка Освага была! Это настоящее Слово было! И читая статьи друга, чувствовал Вигель, как ком подкатывает к горлу, как учащённо бьётся сердце. Вот, чьи доходчивые сердцу, от сердца произносимые слова могли бы сравниться с воззваниями Шишкова во дни Отечественной войны. Вот, кто мог бы творить на этом поприще!

Свободно и взвешенно было всякое слово князя. Со страниц «Свободной речи» говорил он о важном и волнующем:

«Итак, мы вышли на большую московскую дорогу. Но скоро ли мы будем в Москве? Как мы ни стремимся в Москву, мы обязаны учитывать все предстоящие нашей доблестной армии трудности и предвидеть, наряду с её подвигами и блестящими успехами, и неминуемые неудачи, и частичные отступления. Большевики, которым терять нечего, будут при своём издыхании делать отчаянные, судорожные усилия, и, как это ни печально, а для жителей Совдепии как ни трагично, мы допускаем возможность и зимней кампании. При огромном протяжении фронта слишком смелые броски и поспешность при необеспеченности тыла могли бы быть пагубны и для Москвы, и для конечного освобождения России.

Стремясь в Москву, мы не будем ныть, как чеховские сёстры: «В Москву, в Москву!» Мы не будем от разочарований с тыловой паники быстро переходить к обывательскому оптимизму. Лучшим средством для успехов и упорядочения фронта, а следовательно, и для достижения Москвы является упорядочение тыла и всемерная поддержка временной власти и новой государственности. В этом – первейшая задача и национальной, патриотической прессы. Разумеется, при общественной поддержке власти мы допускаем и нелицеприятную критику вводимых ею реформ и отрицательных её проявлений на местах».

И сколько же надежд было! «В кровавом мареве мерещатся стены Кремля; за грохотом орудий и треском пулемётов глухо звучит призывный колокол Ивана Великого»…

Не сбылись надежды… С началом отступления Павел Дмитрич перебрался в Ростов. Там и свиделись впервые за год. В Ростове, куда спешно пришлось перебраться из Новочеркасска под натиском красных, в ту пору повидал Вигель многих прежних знакомых. И особенно Москвой повеяло от труппы Художественного театра (а в ней первачи славной сцены – Книппер, Качалов…), захваченной во время гастролей в Харькове. Тоска по дому со всей силой навалилась…