Вершины и пропасти

– Простите… – сказал Родя, чувствуя себя чем-то виноватым перед этим героем. Его терзал стыд. Стыд за то, что такое положение людей, отдавших всё во имя спасения Родины, возможно. За то, что правительство не сумело хотя бы их-то, героев, оградить от беспросветной нищеты и унижения. За то, что толпа сытых и хорошо одетых бездельников, проходит мимо, и слёзы героя не трогают их окаменевших сердец. Да они и не видят их! Они не смотрят в его сторону, чтобы не портить расположения духа, не будить совести! А если бы только посмотреть им в его жгучие глаза! Или не проняло бы?.. Нельзя, невозможно одолеть врага при таком отношении к героям… Этот безногий офицер был не первым, которого Родя видел с протянутой рукой. И каждый раз, кладя милостыню этим людям, он стыдился самого себя. Стыдился того, что обут, одет и здоров. Того, что имеет пищу тогда, когда они не имеют ни крохи. Того, что не может дать, сделать большего. И опускал глаза, и спешил уйти. И сейчас поспешил.

Иван, между тем, дошёл уже до конца Серебряковской, вывернул на узкий, разбитый тротуар, ведущий к набережной. Навстречу быстро поднимался высокий, статный, моложавый офицер в длинной шинели. Саволаин нарочито смотрел в другую сторону и прошёл мимо, не отдавая чести. Издали Родя услышал звучный голос, окликнувший товарища:

– Вольноопределяющийся, пожалуйте сюда!

Иван обернулся, вытянулся.

– Почему это вы чести отдавать не изволите?

– Виноват, ваше превосходительство, не заметил!

– Неправда, вы прекрасно видели меня и с целью смотрели в противоположную сторону, – приметлив оказался офицер. Увещевал строго, но не грозно, как напроказившего шалуна. – В какой армии служите?

– В Белой, ваше превосходительство…

– Не может быть. Вы подумайте хорошенько, может быть, вы в Красной армии служите?

– Никак нет, ваше превосходительство…

– А по-моему, вы красный. Только там чести не отдают. Стыдитесь!

Родя, стоявший в нескольких метрах поодаль, вытянулся по струнке, отдавая честь приближающемуся к нему генералу. Он узнал его почти сразу. Это был тот самый генерал, о котором так много говорил Пётр Андреевич и Николай, служивший под его началом в Кавказской армии. Врангель! Врангель, которому в грозные эти дни Ставка не нашла должности, и который вынужден был теперь в бездействии коротать дни в Новороссийске. Если уж такой военачальник оказался не нужен на фронте, то к чему там вольноопределяющиеся Марлинский и Саволаин… Странные дела!

Генерал посмотрел на Родю с чуть заметной улыбкой, кивнул ему и прошёл дальше.

Догнав взволнованного товарища, Родя спросил его с удивлением:

– Что это ты фрондёрствовать решил? Или вправду не заметил?

– Не узнал… – пристыжено признался Иван. – Мне издали он показался совсем молодым офицером. Ротмистром или подполковником. А потом, как обернулся, гляжу – погоны генеральские!

– Эх ты!

– Не трави душу… И так не знал, куда от стыда деться. Лучше б он меня под шашку в наказание поставил, ей-Богу. А от его «стыдитесь» мне сквозь землю провалиться захотелось!

– Да ты и теперь, как варёный рак, – Родя развеселился. – Выводы сделал?

– Да. Лучше отдавать честь всем подряд, чем хоть раз так ошибиться!

К вечеру Родя возвратился «домой», гадая, найдётся ли ему что-нибудь на ужин. Хотя днём и перепало несколько от беженского обеда, но крохи же! Молодому, здоровому организму требуется подкрепление гораздо серьёзнее. Матери не было. Видимо, опять не могла оставить своих больных. Зато у Петра Андреевича был гость, пожилой господин в пошитом из мешковины костюме, которого Родя видел впервые. Навстречу выплыла Наталья Фёдоровна, улыбнулась приветливо:

– А мы уже беспокоились, где вы запропастились. Больно нехорошо нынче на улицах… – вздохнула, и сразу слёзы навернулись. Но взяла себя в руки: – Вы, должно быть, голодны? Я вам оставила кое-что на ужин. Садитесь! Я сейчас принесу.

Родя прошёл в комнату, учтиво поздоровался со стариками.

– Что город? – спросил Пётр Андреевич, отвлёкшись от разговора с гостем.

– Город грезит о брегах Стамбула…

– Чёрт знает что! Ещё три года назад мы грезили о том, как победно ступим в Константинополь! А теперь – о том, чтобы спасти там шкуру! Позор, позор…

– Я сегодня видел обезноженного офицера-первопоходца, просившего подаяния.

Лицо старика Вигеля исказила болезненная гримаса:

– Пора бы уже нашим искалеченным героям устроить акцию на манер московской… Помните, князь? Сотни инвалидов на Красной площади с плакатами «Здоровые – на фронт!». Актуально было бы у нас!