Вернуться по следам

День, на мою удачу, выдался легкий, совсем легкий (как бетонная плита во сне, да), никто не заболел, не ободрал себе ноги и не подрался, только Напалм, прикусив край горькой кормушки, взбесился и стал лупить задними по двери денника.

Я скормила ему полведра яблок, и он вроде успокоился, но потом все же протащил меня на поводьях, как тряпку, по всему двору, когда я выводила его на дальнюю леваду, – лошади злопамятны и коварны, чего уж. Как кошки.

А так день был хороший. Лиля заглядывала пару раз, чтобы посмотреть, как я, и ободряюще улыбалась. Я даже нашла часок, чтобы проездить Зоську в лесу, а то она целый день тянула шею и жалобно ржала, завидев, как я мелкой рысью бегу по двору, – мол, почему это я ношусь с другими лошадьми, а ее, Зоську, бросила прозябать в леваде?

Убедившись, что у всех есть работа и нет вопросов, я надела на Зоську недоуздок, и мы поехали в лес, отработали две короткие репризы рысью, а потом я пустила ее побегать.

Зоська была игручей лошадью, она любила носиться галопом, делая неожиданные повороты, резко меняя направление, а я и не сдерживала ее – зачем? Раз лошадь играет, значит, здорова и все с ней хорошо. Я только пригибалась пониже, чтобы веткой не снесло.

Погоняв по лесу, кобыла вынесла меня к нашей любимой поляне с высокой, нетоптаной травой, где я обычно отпускала ее попастись, но на этот раз, промаявшись весь день в леваде без дела, пастись Зоська не желала и стала настойчиво толкать меня носом, требуя внимания к бедной, заброшенной лошади.

Мне очень хотелось тихо посидеть под деревом, закрыв глаза, я устала и страшно перетрусила днем, но Зоська не отставала, и я, поднявшись со вздохом, стала учить ее кланяться.

Потом мы неспешным шагом возвращались в конюшню. Я лежала на крупе лошади, закинув руки за голову, бездумно болтая ногами и глядя в небо, и Зоська несла меня осторожно, как тухлое яйцо.

Наверное, это самый большой комплимент, который лошадь может сделать всаднику, – когда она «ловит» тебя, если ты нетвердо держишься в седле или устал, когда она старается не наступить, если ты свалился ей под ноги, когда она тебя бережет.

Меня вдруг почти отпустила дневная усталость, я села ровно, как полагается, и Зоська, радостно фыркнув, пошла резвее – приближалось время вечерней кормежки.

Конюх Иван, которого все дразнили Лимонадным Джо – за клетчатые ковбойки, джинсы и понты, – принял у меня лошадь и, улыбаясь, спросил:

– Ну что, муха, передохнула чутка?

– Ага. Все отработали? Поим-кормим или Гешу ждем?

– Да чего ждать? Справляемся вроде…

Началась обычная вечерняя конюшенная пляска. Воду носить мне парни не дали; пока они поили коней, я запарила овса. Все было как обычно – кормежка, уборка двора, проверка денников…

Геша приехал поздним вечером, гордый, как слон на царской охоте, показывал добычу. Мы закончили работу и еще долго сидели, пили чай у него в кабинете, Геша рассказывал о поездке, а конюхи хвастались мной, все смеялись и хлопали друг друга по плечам, было мирно, тесно и весело, но меня вдруг взяла тоска – непонятная, ни о чем, так бывает, если уснешь случайно днем, а проснешься на закате, – я простилась с ними и пошла домой.

Но дома дед ждал подробного отчета, выгнал всех из кухни, где у нас был такой семейный клуб, со словами: «Рабочий человек домой пришел, кормить буду», – а потом сидел, подпирая рукой щеку, словно он не дедушка, а бабушка, слушал мой рассказ, ахал и восхищенно шевелил бровями.

И только ближе к ночи я забилась наконец в свою комнату, погасила свет и долго беззвучно плакала, давясь соплями, – просто от усталости и оттого, что все мои страхи оказались напрасными.

Глава 11

Геша теперь уезжал не реже чем раз в две недели, иногда один, иногда с дедом, который ради такого случая отказывался от полагающейся ему по должности «Волги». «Разве ж проедешь на этой колымаге? – лицемерно говорил дедушка. – Не для сельских дорог она…» Но на самом деле ему просто нравилось ездить с Гешей на грузовике, и каждый раз перед поездкой они хохотали как мальчишки, называли друг друга «Ахметыч» и «Романыч» и вообще имели вид котов, отправляющихся охотиться на воробьев.

Меня теперь все время оставляли за старшую, но больше я не ревела – привыкла, и эти дни были для меня самыми лучшими, воплощением мечты.

Я ведь хотела жить именно так, проводить на конюшне целые дни, вываживая и купая лошадей, отбивая денники, таская сено.

Кому-то это казалось тяжелой и нудной работой, но мне нравилось, я любила проводить время с лошадьми, не обязательно ездить – просто заботиться.

В конюшне же нашей наступил настоящий золотой век.

– Эх, жируют наши пентюхи на казенных харчах, – говорил Геша, удовлетворенно оглядывая округлившиеся бока лошадей, проступившие на крупах яблоки.