Вернись в дом свой

Она вслед за всеми спустилась по лестнице. На мгновение потеряла Иршу из глаз, в вестибюле было темно, Ирина вначале не поняла, что произошло, и лишь через минуту догадалась, что стемнело на улице. Крупные капли ударяли в окна. Все столпились на крыльце под широким каменным козырьком. Огромная свинцово-синяя туча накрыла город. Она двигалась с юга, длинные косматые пряди свисали низко и, сдуваемые ветром, медленно наползали, левая ее сторона резко выделялась, была лилово-багряной, таила в себе угрозу. И вдруг вверху вспыхнуло, прошумело, по глазам резанул свет и ударил гром, да так, что заложило уши.

И в ту же минуту на город обрушились потоки воды. Казалось, до поры ее что-то сдерживало, но от удара раскололось небесное днище, и оттуда хлынули на землю заоблачные реки. Асфальт зашипел, пенные ручьи заклокотали возле тротуаров. Каштаны стояли, будто растерявшаяся ватага парней, неожиданно застигнутых грозой. Косые струи сбивали с деревьев листья, и те кружились в пене. Гром ударил вновь и затих надолго, а дождь не унимался. На асфальте запрыгали белые горошины, их прибавлялось все больше и больше, град шумел в листве, молотил по козырьку крыльца, по стеклам. Министр нервничал, то и дело посматривал на часы. Может, они опаздывали на совещание в высшую инстанцию, а может, и на поезд. Машину можно было подать к подъезду, но она стояла за институтом, на площадке, а шофер, видно, не догадывался, что его ждут. Рука министра нервно сжимала узел галстука — то распускала его, то вновь подтягивала.

В эту минуту из толпы кто-то метнулся и быстро исчез за углом. Ирина даже не разглядела, скорей догадалась и не могла понять, куда это Сергей побежал, и испугалась за него. Хотела спросить соседа, что случилось, но постеснялась. Через полминуты она снова увидела Иршу: он бежал рядом с черной машиной, вспенивавшей колесами воду. Ирина словно на себе ощутила холодные струи, которые секли Сергея, и невольно сжалась, отметив, что и другие испуганно втянули головы в плечи.

Сергей вбежал под козырек одновременно с машиной. Вода текла с него ручьями, черный, по всей вероятности, только вчера отглаженный костюм обвис на плечах. Пряди мокрых волос залепили глаза, он откинул их, но не улыбнулся, а еще крепче сжал губы, будто их свело судорогой.

Министр задержал на нем взгляд, спросил что-то у Майдана. Тот ответил. Даже Ирина поняла, что министр спросил фамилию Сергея. Уже садясь в машину, еще раз оглянулся на Иршу и поблагодарил его кивком. С другой стороны сел московский гость. Машина фыркнула сизым дымом и рванулась в ливень.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Василий Васильевич сидел в номере один. Читал детектив, а потом незаметно стал фантазировать на бумаге. Вот уже месяц ломал голову над новым проектом. Может, выдохся уже? Но что-то успокаивало: найдет решение. Рановато еще выдыхаться. Так было почти всегда. Внимательно изучал технические задания, читал материалы. Он и сейчас значительную часть времени проводил в библиотеке. Читал. Ходил и думал. Но только о деталях. Он будто сдерживался, не разрешал себе сразу сесть за лист ватмана. Замысел зрел сам собой — из сотен деталей, из особенностей местности. Так и шел с обеих сторон. Развивал какое-нибудь звено, оно подключало к себе соседние… И уже приходил в движение весь барабан. Начинало что-то вызревать. Но он и тогда не спешил. Да, вдохновение — это чудо, но оно часто и подводит. Работать надо тогда, когда хочется. Хочется работать — это ему понятно. Но он не изменял своему правилу не поддаваться экстазу — когда поддавался, были успехи, но бывали и провалы, — а потому нужно взнуздать чувство. Поверить его разумом.

В номере было тихо и одиноко. За последнее время он привык к одиночеству. Поначалу оно угнетало его: ведь всегда любил шум, гомон, людской водоворот. Он уже знал, что страшнее всего — сосредоточиться на какой-то одной, тяжкой мысли. Скажем, мысли о смерти. Даже не о конкретной собственной смерти, а о неизбежности конца человеческого существования. Или начать прислушиваться к болезни. Теперь он не поддавался этим мыслям. Если некуда было деваться вечером, начинал фантазировать, размышлять об архитектонике неба, леса или моря. Вчера сосед по купе, тоже архитектор, с которым ехали сюда, в Харьков, на совещание, поинтересовался:

— Я видел, вы сегодня рисовали. Какую-то фантазию, что-то в стиле…

— Раннего палеолита. Не смейтесь, я серьезно. Ведь архитектура, если задуматься, возникла с первых шалашей, пещер, а могла возникнуть и другая… Даже в нашей ежедневной практике случается порой необъяснимое. Иногда в проекте все на месте, каждый штришок, все выверено и соответствует техническому заданию, а проект никудышный. Бывает, наоборот, все функционально, но вместе с тем так неожиданно, непривычно — память ничего подобного не может поставить рядом. Это новый шаг. Я часто об этом думаю в последнее время…