Вермахт и оккупация

В качестве руководящей основы этих и подобных им предложений могут в известной степени рассматриваться указания Геббельса по вопросам «обращения с европейскими народами», отданные им в середине февраля 1943 г., в которых он, как и Розенберг, подчеркивал необходимость избегать в пропаганде, обращенной к «восточным народам», всех дискриминирующих их высказываний и ни в коем случае не упоминать колонизаторских и поработительских целей, предусмотренных в рамках фашистского «нового порядка», поскольку каждая «оплошность» в этой области дала бы новую пищу вражеской пропаганде. Более того, вся пропаганда должна была вестись таким образом, чтобы обеспечить использование контингентов этих народов в «борьбе против большевизма». Этим же целям должен был служить и оставшийся без последствий проект, поддерживавшийся кроме пропагандистских органов еще и Генеральным штабом сухопутных войск. Его сторонники пытались склонить Гитлера к объявлению «восточной прокламации». В ней советскому населению при условии его участия в «борьбе против большевизма» должно быть дано обещание на введение в последующем широкого «равноправия». Но и поборники этой «прокламации» исходили из того, что в действительности такое заявление не должно быть связано с какими-либо изменениями фашистской политики в отношении населения оккупированных советских районов.

Во всех этих устремлениях наряду с характерной для фашистских органов скрупулезностью проявилась и их в корне неправильная оценка характера борьбы, которую вело население оккупированных районов против оккупантов. Они оказались не в состоянии понять, что эта борьба имеет нерасторжимую связь народных масс с социалистическим советским общественным строем. Руководит ею ведущая сила Советского государства — КПСС, и поэтому все тактические маневры фашистов с самого начала обречены на провал.

Примечательно, что эти предложения, продиктованные тяжелым положением фашистских войск и оккупационного режима в целом, наталкивались на отрицательное к ним отношение влиятельных группировок фашистского руководства, включая самого Гитлера, которые даже в таких пустых жестах усматривали недопустимое нарушение своего принципа господства над этими народами. Свою точку зрения по этому вопросу Гитлер изложил достаточно полно 1 июля 1943 г. на заключительном совещании по подготовке операции «Цитадель» перед присутствовавшими на нем представителями генералитета, причем в своем выступлении он подтвердил целесообразность пропагандистских обманных маневров, но решительно предупредил о недопустимости любых практических шагов, которые могли бы повести к ослаблению немецких господствующих позиций в оккупированных районах. Подобную же точку зрения высказывали Кейтель, Йодль и другие крупнейшие представители фашистского военного командования.

Эта доминировавшая и в оставшийся период деятельности оккупационного режима точка зрения приводила к длительным и иногда даже серьезным разногласиям между отдельными органами и представителями фашистского государственного аппарата. Они являлись характерным выражением в равной степени лихорадочного и бесперспективного стремления господствующих кругов Германии найти выход из положения, в котором оказались как их военные действия, так и оккупационный режим на советской территории.

Реакционная буржуазная историография использует как раз эти разногласия о тактических вариантах фашистской оккупационной политики в качестве предлога для подтверждения своего тезиса о якобы «коренных альтернативах» фашистского оккупационного режима и их «шансах на успех». При этом делаются ссылки на Эриха Коха, режим которого на Украине, как и его влияние в фашистском аппарате власти, якобы служил препятствием для всех «позитивных начал». Без сомнения, Кох относится к числу самых экстремистских представителей фашистской оккупационной политики. Его действия на Украине отличались от действий других, в том числе военных, органов не столько тем, что он пытался особо жестоко осуществлять цели фашистского германского империализма, сколько тем, что он открыто говорил о них, отказался от принципа «кнута и пряника» в отношении советского населения и считал кнут единственным средством, с помощью которого можно было обеспечить поступление необходимых продуктов и рабочей силы, а также требуемое «умиротворение» украинских областей. Поэтому, например, заявление Даллина о том, что спор между Розенбергом и Кохом по вопросам тактики в отношении украинского населения якобы происходил из различия их мнений политического и мировоззренческого характера, звучит довольно-таки гротескно.