Несмотря на то, что семья и друзья помогали мне пережить трудные времена, познакомившись с Джоном, я увидел, что лишь он мог понять меня так, как никто другой. Он принял нас очень тепло, поселив в маленькой хижине возле своего дома.
Любой, кто слышал, как Джон разговаривает, знал, что у него избирательная и слегка отеческая речь. Весь его характер был отеческим – сочетался с тоном его голоса. Даже внешне он слегка походил на Санта-Клауса. Я без труда мог бы закрыть глаза и представить себе Джона в красном костюме и с белой бородой, говорящего: «Хо-хо-хо, подойди ко мне, сынок».
Распаковав вещи, я и Райан встретились с Джоном для нашей первой беседы. Один из моих первых вопросов касался страданий Мелиссы.
– Ей было так больно, – сказал я. – Почему так произошло? Почему она должна была так страдать? Она любила Господа. Мы делали все, что могли: мы молились, мы верили. Я ничего не понимаю.
Джон ответил мудростью, которую я никогда не забуду, но начал с того, что задал мне ряд вопросов:
– Делал ли ты все то, что велело тебе слово Божие? Постился ли ты? Молился ли? Приглашал ли старцев для молитв и помазаний? Верил ли ты? Веровал ли?
На каждый из них я отвечал утвердительно. Мы делали все до самого ее последнего вздоха.
– Джереми, – произнес он затем, – ты можешь спокойно засыпать по ночам, зная, что сделал все, что мог. Таков был Божий план. Он слышал твои молитвы. Он утешал Мелиссу. Отдохни же, зная, что ты искал Господа в послушании.
Позже в разговоре Джон использовал в качестве иллюстрации историю Мириам – сестры Моисея и Аарона – из исхода 14–15.
– Помнишь, как израильтяне пересекли Красное море, и Мариам играла на бубне свою праздничную песню?
– Да, – ответил я и представил себе, как Мириам танцевала и воспевала похвалы, когда евреи благополучно добрались до другого берега Красного моря, избавившись от угрозы, исходившей от египетской армии.
– Что ж, – продолжал Джон, – она упустила из виду то, как Господь действительно мог использовать ее.
– Упустила из виду? – спросил я, удивившись, ведь всегда представлял себе Мириам героиней в этой истории. – Что ты имеешь в виду?
– То, что она сделала, нужно было сделать раньше, – объяснил Джон. – Безусловно, меня там не было, но когда они все собрались перед переправой через Красное море, не зная, что делать, она могла петь и восхвалять Господа и на той стороне, а не только после их переправы.
Представьте себе, если бы Мириам достала бубен и начала танцевать и восхвалять Господа, когда израильтяне оказались в ловушке между Красным морем и египетской армией и когда все вокруг были вне себя от страха? Товарищи Мириам, вероятно, подумали бы, что их подруга потеряла рассудок.
Однако она упустила свой шанс быть использованной Богом в полную силу. Господь ведь не стал благ внезапно – лишь
Джон привел в пример историю Мириам, напомнив мне, что в трудных обстоятельствах мы должны служить Господу, что он достоин поклонения даже в дни испытаний.
– Он все еще присматривает за тобой, – сказал Джон. – После того, как мы испытали Божье спасение и увидели его чудеса, легко сказать «Да, Господь, Ты самый лучший!» Но в темные времена, не видя света, действительно трудно признать: «Господь, ты добр. Ты милосерден. Несмотря ни на что, ты милосерден».
Намного легче было услышать это, когда мы обсуждали Мириам, а не меня. Последнее, что мне хотелось сделать после смерти Мелиссы, это сказать: «Да, Господь, ты милосерден! Ты добр!» Никто из нас не радовался, проигрывая в школьных матчах по футболу. Тренер не говорил нам: «Эй, вы проиграли, идите же и празднуйте свой проигрыш с комадой».
Но такая футбольная аналогия раскрывала лишь часть общей картины. Моя жизнь была гораздо более всеобъемлюща, чем я мог разглядеть, находясь в своих обстоятельствах. Я чувствовал себя так, словно ухожу с поля после конца игры. Но, сделав шаг назад и оглянувшись на свою жизнь с позиций вечности – с позиций Бога – я едва начал разминаться. Наше время здесь, на этой Земле, может казаться всем, что у нас есть, но на самом деле это лишь малая часть плана, который задумал Господь. Наше время здесь готовит нас к вечности с Ним.
То Божественное мировоззрение, что предложил мне Джон, оказалось как нельзя кстати.
– Мы, вероятно, никогда полностью не поймем страдание, – сказал он, – пока не окажемся в присутствии Господа навечно.