Верю, чтобы познать

- Слушай, - сказала она, - а ведь прав Альберт: что если нам попробовать осуществить это у нас дома?

- Альберт прав, но ты же знаешь, что у нас правят люди, которым наша страна не нужна. Им, извини, насрать на страну и ее жителей... Страна вымирает, полным ходом идет этноцид.

Аня вдруг резко затормозила и, сняв очки, уставилась на меня.

- А тебе?- спросила она.

Губы ее были плотно сжаты, а взгляд резал меня холодным ножом.

Я вспомнил этот взгляд, эти сжатые губы, эти обескровленные пальцы, сжимающие рулевое колесо так, что казалось - из него вот-вот брызнут капли крови. Аня жаждала правды, которая бы вышвырнула коту под хвост все ее сомнения. Что ж, желаете знать звонкую правду - пожалуйста!

- Иисус, - как можно более хладнокровно и тихо сказал я, - разработал свое учение не только для своей страны, но для всех и каждого на планете. Он...

- И был своими распят!

- Он уже на заре зарождения человечности понимал, что люди ничем не отличаются друг от друга, как не отличаются две капли сока березы, или нашей с тобой крови.

- И был распят!

Я кивнул в такт ее восклицанию и продолжал тем же тоном.

- Генотип человека один. Он - человеческий: 46! У китайца, индуса, афроамериканца и пигмея - только 46 хромосом. Как и у парикмахера, президента, проститутки и твоего любимчика Алена Делона... Только у Него двадцать три.

- Двадцать три?

- Ага.

- И за это Он был распят!

- Ну, конечно! Не в этом ведь дело.

- И тебя вознесут. Не на крест. А закажут или засунут в психушку, как... Ты этого хочешь?

- Да. Я тоже хочу быть распятым. На своем кресте - на Пирамиде.

Я наслаждался тем, что сказал и ждал от Ани следующего вопроса. Мне достаточно было сидеть с ней рядом и ошеломлять ее новыми и новыми пассажами и перспективами. Мы снова мчались во весь опор, и в конце концов Аня задала свой вопрос, который, по всей видимости, давно ее мучил.

- Рест, скажи, тебе не приходило в голову, что ты заставляешь меня заняться делом, которое не стоит выеденного яйца? Ведь твои прожекты погубят нас. Тебе не стыдно тянуть меня в пропасть, заведомо зная, что выбраться из нее будет невозможно?

Она явно ожидала, что этим вопросом загонит меня в тупик.

- Стыдно? Стыдно быть только нищим. Странно видеть твои сомнения, когда ты уже двумя ногами стоишь на вершине...

У нее были странные представления о моих планах строительства Пирамиды. Здесь не требуется никакого насилия, никакой диктатуры - только убеждение, основанное на научном факте. Все. Не желаешь совершенствоваться - твое дело, катись в канаву невежества и вечного мрака.

- Прости, мне нужно принять таблетку.

- Вот видишь.

- Ты плохо обо мне думаешь. Просто раскалывается голова.

- Я никогда о тебе плохо не думал.

- Еще наслушаешься.

- Плохое всегда прорастает первым.

- Плохое - это все то, что обо мне говорят, а хорошее - то, что ты обо мне думаешь.

- Я никогда о тебе плохо не думал.

- Я знаю. Все хорошо. А то, что плохо мы всегда сумеем исправить.

Вдруг я задал вопрос, который давно мучил меня:

- Все эти твои друзья... Ты с ними спишь?

Я не знаю, зачем задал этот вопрос. Ревность? Ну да! Меня пропитала черная ревность! А я думал, что забыл ее навсегда.

Аня резко затормозила и выключила двигатель. Воцарилась такая тишина, что слышно было, как у меня поднимаются волосы.

- Нет, - сказала она и, повернув голову, посмотрела мне прямо в глаза, - нет. С ними ведь уснуть невозможно.

Она вдруг рассмеялась.

- Ты меня ненавидишь? - спросил я.

Дурацкий вопрос!

- Ты льстишь себе, - сказала Аня. - Ненависть необходимо заслужить. Ее носят, как орден.

И вдруг закашлялась.

- Тебе нужен врач, - сказал я.

- Надеюсь, он передо мной. А своему психоаналитику я плачу предостаточно...

- А как же твоё «Тиннн-н-н...», - спрашивает Лена, - оно звякнуло?

Грохнуло!

Глава 22

Затем были Канны...

- У тебя и здесь своя вилла?

- У каждой красивой женщины в каждом красивом городе должна быть своя красивая крыша над головой.

По правде говоря, к концу недели я уже устал таскаться за Аней по злачным местам Лазурного побережья и начинал потихоньку страдать. Когда у тебя есть высокая цель и до мелочей, до зерен разработаны пути ее достижения, никакие жизненные услады не идут в сравнение с тем наслаждением, которое испытываешь, ступая шаг за шагом по выбранному пути. И если ты даже знаешь наверное, что эта тропа благих намерений приведет тебя в ад, ты, увы, не в состоянии с нее свернуть. Таков закон природы породы человеческой, и история не помнит случая, чтобы кому-нибудь удалось его победить. Если же на этом вожделенном пути тебе случается встретить препятствие, скажем, влюбиться, и ты вынужден вдруг делить или выбирать, - нет ничего более мучительного! Отсюда страдания не юного Вертера. И чем ты старше, тем более они мучительны: нет времени на раздумье.

- Я хотела, чтобы ты пожил моей жизнью и ощутил все то, что я ощущаю изо дня в день, - сказала Аня, заметив соринку равнодушия в моих глазах.

- Что ты! Без тебя я бы никогда этой красоты не рассмотрел!