Потом я остался один, вдруг один, я ощутил жуткое одиночество: один в знойной пустыне, как Иисус, вокруг никого, ни Ани, ни паломников в колясках, ни звука, ни ветерка... Свет, свет!.. Море света!
Вдруг я расслышал:
- Ничего не бойтесь, будьте уверены в себе, Мать Мария принесет Вам облегчение...
Говорили по-французски, но я понимал каждое слово. Это был тихий теплый женский голос... Мне помазали лоб, руки... и я вдруг потерял себя, потерялся во времени и в пространстве, растворился в мире... Подо мной не было земли, не было вообще никакой опоры, ни встречного ветра, ни единого звука, невесомость и бескрайний простор. Ты единственный во Вселенной, но и страха нет. Абсолютный покой.
Потом я вернулся. Аня стояла передо мной и улыбалась.
- Ты в порядке?- спросила она еще раз.
- Живи дальше, - сказал мне теперь по-русски красивый мужской баритон.
Это был не приказ, не разрешение, мне не выдавали вексель на дальнейшее пребывание на земле, это было приглашение в новую жизнь. Я не мог определить для себя, в чем заключается эта новизна, просто знал. Здесь на меня в святом благоговении упал отсвет сияния Божественного промысла. Вся площадь тоже была усыпана волнующимися из стороны в сторону желтыми бабочками огоньков бесчисленного моря горящих свечей.
Лица паломников были едва различимы, выступали из темноты темно-серыми пятнами, как души умерших из преисподней. Такое было впечатление. Но это были живые люди, твой просветленный мозг знал это и не уставал безмолвно твердить тебе: живидальшеживидальшеживи...
Домой мы доехали молча. Я только любовался городом. Закутавшись в вечерние сумерки, Париж просто очаровывал.
- Сегодня у меня ничего не получится, - признался я Ане дома.
Все мое тело взбунтовалось против моих желаний.
- Я знаю, - сказала она, - это пройдет.
Затем я спал. Эта была первая французская ночь, проведенная в ее спальне без нее. Потом, стараясь объяснить самому себе тайну моего преображения, я уверял себя в том, что мое исцеление было тотальным, исцелился и преобразился я весь, целиком, от кончиков пальцев до корней волос и до каждой клеточки, до каждой ниточки ДНК.
Как так!? Если бы я мог ответить на этот вопрос. Это Божественное вмешательство преобразило не только мое тело, но главное - душу. Я был чист и безгрешен, как ангел, и как ребенок радовался этой чистоте.
Мне сказали - отмоли грехи...
Ти, я уже постарался! Посмотри на меня - чист как ангел!
...и начнём с тобой песню - заново... вспоминая вкус слова love...
Ти, посмотри мне в глаза!.. I love you!..
- Что ты там бормочешь? - спрашивает Лена.
- I love you!.. - говорю я.
- Зачем мне все эти ваши подробности? - спрашивает Лена.
- Эти подробности, - произношу я, - обеспечивают правдивость и веру. А это немало.
Глава 23
Мы не могли наговориться...
- Может быть, можно найти другое решение нашей проблемы?
- Разве она существует? Ее нет. Все просто: либо мы едем, либо
нет. Все остальное не стоит и цента. И, знаешь, я считаю своим долгом...
- Ты мне ничего не должен. Я давно простила тебя.
- Есть за что?
- А ты как думаешь?
Я не думал никак.
- Ты помнишь наш Млечный путь, - спросила Аня, рассматривая ночное небо, - там, у нас небо - это пастбище звезд, а здесь их, кажется, совсем мало, зато они такие сочные, яркие...
- Наши звезды куда красивее, - возразил я.
- Я ждала этой минуты долгие годы, и вот, когда она, наконец, приплелась ко мне на худосочных ногах, я вдруг поняла: поздно. Знаешь, сколько мне лет?
Аня посмотрела на меня взглядом полным откровенного разочарования и добавила, глядя теперь куда-то в ночь:
- Мечта умерла...
Эти два слова были произнесены с такой печалью и скорбью в голосе, что у меня оборвалось сердце. Ей, бедняге, казалось, что у нее больше нет воли что-либо изменить. Я знал, что в такие минуты отчаяния никакие слова утешения не нужны. Необходимо переждать и заставить ее думать о другом. Я взял ее под руку и отвел подальше от парапета моста.
- Да нет, - рассмеялась она, - я не прыгну в воду! Ты не понял! Просто мой мозг похож на пустую бочку.
- Неправда, твой мозг - это свет в ночи. У тебя в голове есть все, без чего нам не обойтись.
Мне ничего и нужно было понимать, мы шли по пешеходному тротуару, освещенному желтым светом светильников, я положил ей руку на плечо и коротко прижал к себе.
- Я знаю, - сказал я, - я тебя знаю.
- Да, - сказала она, - ты знаешь... Ты знаешь, что, если тебе это надо, я - готова. Теперь я для тебя - раскрытая книга.
Она сделала широкий шаг вперед и повернулась ко мне через левое плечо.
- Если это тебе поможет.
Я знал, что Аня из тех, кто будет любить всегда, и в черные дни поражений, и в радостные дни побед.
- Поможет, - сказал я тихо, - и ноги у меня не худосочные, а сильные и красивые. Как у тебя. И хоть я не танцор, но крепко стою на ногах, да будет и это тебе известно.
- Да ладно тебе, лучше скажи: я тебе нравлюсь такой, огненной?
- Да. Такой жаркой - да!
- Признайся: ты становишься неравнодушным ко мне.
- А разве есть равнодушные?