— Вот и хорошо! — Лена немного успокоилась. Потом она боязливо покосилась на застывших метрах в ста японок. — Мам, ты только с ними поосторожнее, а то…
— Что?
— Знаешь, читала я о порядках в древней Японии, того же «Сёгуна», но не особо верила. Мне сейчас так стыдно… Представляешь, я на что-то рассердилась, на одну девушку накричала, а она пошла и харакири себе сделала. Мне потом ее голову на подносе принесли и спросили, удовлетворена ли я принесенными извинениями. Как я только с ума не сошла, не знаю. Теперь боюсь им слово не так сказать, вдруг снова… Это же какой-то кошмар!
— Голову принесли?! — У Анастасии Петровны перехватило дыхание. — Они что, сумасшедшие?
— По-своему — нет. — Лена поморщилась. — Ниндзя какие-то, только те ниндзя, что в фильмах, нашим японцам в подметки не годятся. Воинами Пути себя называют. Мало мне их, так вчера тибетцы приехали, те еще страшнее. А мистер Гарвельт… — Она поморщилась, досадливо махнула рукой и продолжила: — Сволочь он, если честно. Сейчас все девушки и женщины из общин, которые моложе тридцати, а их больше сотни, беременные от него ходят.
— Больше сотни?! — Рот старой учительницы приоткрылся в непритворном изумлении. — Да как же это? Он у вас что, половой гигант?
— Да нет, мам, — криво усмехнулась Лена, — он с ними не спал, его вообще женщины не интересуют. Живой труп какой-то. Искусственное оплодотворение, насколько я поняла. Вчера шла по коридору, слышу — плачет кто-то, тихонечко так, будто щенок скулит. Я подошла, смотрю — Юкио. Свернулась в клубочек на полу, лицом в колени уткнулась и всхлипывает почти неслышно. В голосе такое отчаяние, такая обида, что мне не по себе стало. Милая девочка, добрая, красивая, как куколка, до этого дня все время улыбалась. Пятнадцать лет едва исполнилось, мне до подмышки не достает. А этот бледный подонок оплодотворил ее каким-то приспособлением, слова доброго не сказал и выгнал. Дите после этого забилось в уголок, сидело там и плакало, страшно боясь, что кто-нибудь из старших увидит — накажут ведь. Как же, величайшая честь — ребенка Повелителя выносить! Только ему эти дети не нужны, у них магических способностей нет. Обычай у воинов Пути такой, видишь ли. Старейшины всех женщин детородного возраста скопом на оплодотворение погнали, а те слова против сказать не осмелились, привыкли подчиняться. Я Юкио к себе забрала, жалко мне девочку, она хоть на человека немного похожа, а не на улыбающегося робота, как остальные.
— Скотство какое! — гадливо скривилась Анастасия Петровна. — И ты никуда от этого, как ты там говоришь, бледного подонка, уйти не можешь?
— Убьют… — глухо сказала Лена. — Да и Ирочку мне не отдадут, я уже говорила. Здесь хоть изредка дают за ней поухаживать, хоть покормить, когда надо, а в ином случае я ее больше не увижу. Попала я, мам, как и представить себе никогда не могла. Напиться хотя бы до беспамятства, так даже этого не позволяют — они, видишь ли, о здоровье моем заботятся, спиртное забрали! На тренировки свои дурные гоняют, там избивают, мечом насквозь несколько раз протыкали — мол, я должна уметь отбиваться сама. И не умерла ведь! Что-то такое со мной сделали, что все раны мгновенно заживают, кровь какой-то гадостью заменили, что ли. Не знаю!
— Боже… — Анастасия Петровна побледнела. — Бедная моя девочка… Но разве так бывает?
Лена зло усмехнулась, взяла со стола нож и проткнула им себе левую ладонь. Не прошло и нескольких секунд, как от раны не осталось даже шрама. Анастасия Петровна не успела испугаться, как все закончилось. Только кровь на лезвии ножа говорила о том, что здесь произошло.
— Видела, мам?
— Видела… Способность, конечно, полезная, только вот цена великовата.
— Вот именно, что великовата. Я схожу с ума, мам. Этого для меня слишком много!
— Ничего, мы со всем справимся, девочка. — Анастасия Петровна прижала дочь к себе. — Справимся, моя хорошая!