Вера изгоев

Даяна едва не упала, Настя с Машей бросились к ней и поддержали.

— Может, вам помочь дойти до покоев?

— Не надо… Я дойду, немного отдохну и дойду. Прошу вас, госпожа, не надо никого наказывать, я сама во всем виновата…

Подруги долго смотрели вслед ковыляющей по коридору вампирше.

— Она что-то про пытки говорила? — Маша повернулась к Насте. — Это что, правда?

— Здесь все возможно! — скривилась та.

— Ой, мама, куда ж это я попала?

— В сумасшедший дом. Видала вчера, как меня мечами рубили?

— Видала. Жуть! Кровищи море…

— Только раны сразу заживали. Готовят нас с Ленкой ой к каким серьезным делам.

— К каким это? — Глаза у Маши расширились.

— Да к разным… — вздохнула Настя, скривившись. — Беда у нас на Земле творится. Здешние хотят остановить скотов, задумавших погубить весь мир. А мы помогаем.

— Что ж вы сделать-то можете?

— Многое. — Настя довольно ехидно ухмыльнулась. — Я теперь и сама колдунья не из последних.

С этими словами она поднялась в воздух, немного повисела под потолком и опустилась на пол. Маша смотрела на подругу круглыми глазами, нервно теребя кончик своей косы.

— Идем кофе попьем, — предложила бывшая учительница. — Тут до наших с Леной покоев недалеко, там Сатиа, она такой кофе варит, что язык проглотишь от восхищения.

— А Пелагея Степановна?

— Точно! — Настя хлопнула себя ладонью по лбу. — Бедная, наверное, совсем очумела.

Она оказалась права — пухленькая, невысокая девушка, в которую превратилась вчерашняя старушка, сидела в своей комнате в полной прострации и недоверчиво смотрела в огромное зеркало. Она то и дело подносила к глазам руки, щипала себя, ощупывала, трясла головой, но ничего не менялось.

— Доброе утро, Пелагея Степановна! — хором поздоровались подруги.

— Здравствуйте, деточки, — автоматически отозвалась та. — Ой, а вы кто?

— Я Настя, она — Маша. Тоже вот молодые снова.

— Знать, не сплю я? — растерянно спросила Пелагея.

— Нет, в этом доме еще и не то увидите. Привыкайте, у вас снова вся жизнь впереди. И куда более долгая, чем у человека, — лет триста, как минимум.

— Триста?! — Повариха ошалело вытаращилась на Настю. — Ох ты ж, боженька… Это кто ж тут хозяином, что такое может? Не Сатана ль?

— Нет, — отрицательно покачала головой Анастасия. — Его называют ангелом воздаяния. Он — тот, кто устраивает Страшный суд. Судья и палач в одном лице.

— Ангел?! — Пелагея побледнела, перекрестившись. — Уж не тот ли, что в Откровении? Бледный который?

— Он самый… — Настя поежилась. — Он самый. Счастье еще, что не ради Суда к нам пришел. Внучка моя ему нужна.

— Да на что ж ему дите-то?

— Говорит, смену себе из нее растить станет.

— Ох ты ж Господи! — ужаснулась повариха, прикрыв рот ладонью. — Да разве ж ангелы из людев выходют?

— Он не совсем ангел — он палач. А палачи все когда-то были людьми. Так он мне, по крайней мере, объяснил. Но идемте ко мне, кофе хоть попьем. Мне вот-вот на тренировку бежать, опаздывать не хочется, палкой наставник отходит так, что глаза на лоб полезут.

Подруги с присоединившейся к ним помолодевшей Пелагеей Степановной отправились в покои Лены, куда Настя переселилась еще позавчера, благо места хватало с избытком. Веселее как-то вместе с дочерью. Они попросили Сатиа принести кофе с пирожными и засели в малой гостиной, даже не подозревая о том, что происходило неподалеку, в спальне Леи…

В глазах темнело, дыхание прерывалось, Даяна заставляла себя ковылять из последних сил. Физически раны зажили, но пытки, казалось, выпили из нее саму жизнь. Она сама любила и умела пытать, но того, что творила с ней всю ночь Фумико, и представить себе не могла никогда. Японка, помимо прочего, исхитрялась делать все настолько унизительно для гордой дочери Крита, что порой стыд и отвращение к себе заглушали даже боль. Одновременно Даяна понимала, что по заслугам. Когда до нее вчера вдруг с какой-то пронзительной ясностью дошло, что Лее, над которой она так долго измывалась, было не менее больно и стыдно, в голове критянки как будто что-то взорвалось. Права Сатиа — все по заслугам…