Верь в меня

– Ну, не все так просто на самом деле, – посерьезнела она. – Есть ведь люди, для которых мои хихоньки просто оскорбительны. Для тех, кто к Богу действительно за спасением пришел, для которых другой выбор смертелен, так их по жизни припекло… Знаете, как тяжело делать эти шаги, зная, сколько и чего ты сотворил? Бог милосерден, но есть другой Судья, и Судья этот очень взыскательный.

– Дьявол, что ли? – прищурился Денис. Мария отрицательно покачала головой:

– Мы сами, наша совесть. Себя-то не обманешь, свою вину всегда знаешь. Вот и приходят такие несчастные в храм, а сами провалиться сквозь землю готовы. Что ж их занудами-то считать, им надо посочувствовать, тихо, про себя, по-доброму, чтобы не обидеть… Согласна, что общаться с ними тяжко. Это потому, что им самим непросто. Сердце за них болит. А то, что они туда, где им самим легче, других волоком тянут, так это не вина их, а беда. Больны они, а разве на больных обижаются? Им ведь просто помогать надо, лечить, любить.

И снова у Дениса по телу пробежали мурашки. Неужели все так действительно просто и легко? Нет, в этом есть какая-то загадка!

– Предлагаю посидеть в кафешке, – совершенно просто объявила Мария. – Если у вас, конечно время есть. А то примете мое предложение за нахальный отрыв от вашего писательского труда!

– Да какое там, – отмахнулся Денис. – Я давно в кафе не был, а писательский труд… от любого труда должен быть отдых.

– И то верно, – согласилась Мария.

Кафе было светлым, милым и простым, как и сама Мария, и называлось без затей – «Вкусняшка».

– Вот ведь, – поразился Вишняков, – вроде и живу не очень далеко, а не видел это кафе ни разу…

– Да кафе-то сейчас прямо как грибов в лесу! – снова рассмеялась Мария. – То вырастут вдруг откуда ни возьмись, а то глядишь, было – и срезали… А «Вкусняшка» вполне себе милое заведение. Ну, что будем пить?

– А разве здесь наливают? – снова опешил Денис. – Если что, то я виски, пожалуй.

Мария расхохоталась в голос.

– Извините, – махнула она рукой. – И не обижайтесь, я часто глотаю смешинку… Какие у вас ассоциации интересные со словом «пить»! Чуть что, сразу виски. Вы алкоголик, что ли?.. Ой, опять извините! Тут просто морсы очень вкусные, они их сами делают…

Совсем юная официантка, волосы которой были заплетены в забавные разноцветные косички – не дреды, аккуратненькие такие, принесла им меню и поздоровалась с Марией, как с доброй знакомой. Они пощебетали несколько секунд о том, что лучше попробовать сегодня и что кому вкуснее. Мария выбрала вишневый морс со льдом и вишневый же штрудель. Денис, чуть поколебавшись, заказал то же самое. Ему было приятно приобщиться к миру Марии, точнее, к ее внутреннему свету, хотя бы за счет совместного поедания вкусняшек. Это было странное чувство, к которому не примешивалось ничего противоречащего социальным приличиям, если можно так выразиться. Ну, то есть так бы выразился какой-нибудь помешанный на законе канцелярист. А обычный человек с поэтическими наклонностями выразился бы так: «Мне светло в обществе этого человека».

Голова Вишнякова шла кругом. Ему казалось, что глыба, лежащая на его плечах и состоящая из отчаяния, горя, тоски, вины, тает, как грязный лед под весенними лучами. А весна – это она, Мария. Просто стихийное явление. Как весенний ручеек, она подхватила Дениса-соломинку, нет, бумажный кораблик, и повлекла за собой в дальние неизведанные страны. И страны эти оказались солнечными и радостными, потому что ручеек был звонкий и такой настоящий. Таким настоящим Денис помнил себя только в детстве и юности. В студенчестве. Мария возвращала ему ту радость и легкость, каких он так давно не чувствовал!

Он залюбовался. Он совершенно не помнил ее лица. Только смутно – что оно какое-то светлое, лучащееся. И вот теперь разглядел во всех подробностях. Глаза зеленовато-карие, волосы русые, забраны в простой хвост, несколько чуть волнистых прядей выбились из-под платка. Что на ней было тогда, зимой, когда она вытащила его из-под колес? Нет, не вспомнить. Платок на ней был еще в храме, и там на всех женщинах платки. В его представлении как-то всегда связывались – женщина, храм, платок. Денису это напоминало униформу. А сейчас он присмотрелся – нет, совсем не униформа. Одри Хепберн тоже ведь носила платок… Да! Мария чем-то напомнила ему, нет, не Одри Хепберн, но какую-то винтажную актрису не то шестидесятых, не то семидесятых. Такая же… неземная. Глазищи. Задорный носик. Губы, всегда готовые улыбнуться. Такая… женщина-ребенок. Которая и в пятьдесят будет женщиной-ребенком. Не инфантильной куклой, нет, просто неземным, светлым созданием. Светоносным. Такими людьми любуешься, как звездным небом или облаками летним днем, как покрытым цветами лугом или веселыми переливами лесной речушки. Как дивной птичкой с радужным опереньем или пушистой белочкой в парке…

– Вами хочется любоваться, как произведением искусства, – невольно вырвалось у Дениса.