Верь. В любовь, прощение и следуй зову своего сердца

Священник раздает причастие. Даже со скамьи я вижу, как сияют его глаза. Я хочу поговорить с ним, выведать его секрет, но он мне и так уже известен: он живет своим предназначением. Я встаю в длинную очередь и впервые на Камино съедаю просфору и пью из чаши, как и паломники, которые проходили здесь до меня. Священник кивает мне и улыбается, заставляя меня чувствовать себя желанным гостем. Это прекрасное чувство.

После службы в зале на первом этаже монастыря подают знаменитый чесночный суп. Это место битком набито паломниками, многих из которых я начинаю узнавать. Но самое главное – Лоик здесь. По нему я тоже скучал. Через открытый дверной проем мы видим священника, который громко разговаривает и смеется на кухне.

Наконец он выходит вместе с двумя другими мужчинами, несущими большой красный котелок. Они ставят его на стол и разливают суп по тарелкам. Священник болтает и наблюдает, как мы едим.

«Мы немцы, испанцы, итальянцы, французы, англичане, американцы, – громко говорит какой-то паломник. – Здесь, вместе. Вы можете себе представить, что во времена моего деда мы убивали друг друга?»

Какое-то торжественное мгновение мы все молчим, глядя друг на друга, и вдруг, как по команде, расплываемся в улыбках. Будем уважать прошлое, но давайте оставим его позади в интимности этого простого совместного опыта. Мы продолжаем трапезу.

Приятно держать в обеих руках чашу, медленно потягивать суп и чувствовать, как пар согревает лицо. Я ждал этого весь день. Сам по себе суп – не более чем горячий бульон, но компания и общий смех превращают его в наслаждение.

День четырнадцатый

«Он вовсе не мягкий. Не такой, каким я его себе представлял».

«Думаешь?»

«Когда открываешь урну и опрокидываешь пепел в реку, ветер относит его обратно к тебе».

Позади нас остались холмы, поросшие соснами. Впереди, насколько хватает глаз, колосится золотисто-коричневая пшеница. Облака плывут над головой, их тени темными крупными пятнами ложатся на поля внизу.

«Представь, вот ты стоишь, а пепел мертвого человека, твоего отца, застревает у тебя в одежде, на коже».

Мой голос становится громче. Я не могу сдержать его.

«Ты чуть ли не вдыхаешь его».

Рука мягко ложится на мое плечо и слегка его пожимает. «Mon ami».

«А самое паршивое заключается в том, что ты не знаешь, что тебе со всем этим делать дальше? Вернуться домой, к обычной жизни, притвориться, что все в порядке? Ведь про себя ты только и думаешь о том, что должен был сделать, чего не должен был… А теперь уже слишком поздно».

Тропа поднимается под небольшим уклоном, затем опускается и снова поднимается. Я останавливаюсь, ветер дует мне в лицо, и я наблюдаю, как колышутся поля.

«Лучше бы я не знал, что он умирает, – тихо говорю я. – Как бы я этого хотел. Было бы намного легче не видеть, как он страдает».

«Это никогда не бывает легко. Только не в таких делах».

«Знаешь что? – говорю я, отворачиваясь от него. – Легче вообще не думать об этом».

«А иногда, – слышу я его слова, – негоже руководствоваться рассудком. Есть вещи, которые надо проживать сердцем».

Я медленно поворачиваюсь к нему лицом. Он смотрит на меня ласковыми карими глазами.

«Я тронут тем, что ты рассказал мне, – он похлопывает меня по руке. – Вот что я могу тебе посоветовать: воспринимай все, что произошло, – смерть твоего отца, свою поездку в Индию, сомнения в профессии, Камино, – как часть одного и того же пути. Все связано. Возможно, сейчас ты этого не осознаëшь, но со временем ты поймешь, что на то была причина».

И вот я здесь, у меня заканчиваются деньги, я все еще понятия не имею, чем хочу заниматься, моя девушка ушла от меня.

«Ты поймешь, – он сверкает своей фирменной улыбкой. – Поверь мне».

Мы продолжаем движение и молчим. Он напевает что-то себе под нос, и всякий раз, когда наши глаза встречаются, мы улыбаемся.

«Я могу тебе еще кое-что рассказать?» – спрашиваю я через некоторое время.

«Да, конечно».

«Когда я уезжал, я жил от зарплаты до зарплаты. Перед смертью отец перевел моей тете деньги для меня. Я узнал об этом, после того как приехал в Индию. Благодаря этому я могу себе позволить быть здесь».

«Прощальный дар, – говорит он, – чтобы ты мог осуществить то, что должен».

«Он не знал меня, Лоик».

«Он знал. Отец знает».

Мгновение я наблюдаю за ним. У него есть дочь примерно моего возраста и сын пятью годами старше.

«Лоик?»

«Что?»

«Опыт отцовства… Мне интересно, стоит ли оно того?»

«Опыт? Поверь мне, иметь ребенка – это не опыт. Это образ жизни. Я ни на секунду не пожалел об этом. Я часто задумывался о таких людях, как Эйфель. Он построил много мостов во Франции и, конечно же, Эйфелеву башню. Его давно нет на свете, но плоды его труда остались». Он качает головой. «Твоя работа важна, да, но в твоих детях есть частица тебя самого, и никогда не знаешь, как именно она проявится».