Верь мне!

Еще находясь в полусне после изнурительного дня, Зекери ощутил сигнал смутной тревоги. Он пробился сквозь оцепенение тяжелой дремоты к реальности раннего утра и, наконец, очнулся. Вокруг была незнакомая обстановка, три-четыре секунды Зекери не мог сообразить, где он. И вдруг увидев, что кровать и колыбель рядом с ним пусты, окончательно пришел в себя. Чувство опасности и тревоги за Элисон придали сил и энергии всему организму.

Он прошлепал босыми ногами к кровати и удостоверился, что одеяло еще хранит тепло ее тела. Значит, Элисон ушла совсем недавно. Зекери натянул свою футболку, успевшую высохнуть у огня, и надел тяжелые ботинки, кожа которых ссохлась и затвердела. Открыв дверь, Зекери с порога увидел ее. Она отошла уже на порядочное расстояние и направлялась, по-видимому, к молельной хижине, неся ребенка на руках. Зекери набросил куртку на плечи и взял пистолет. Так, на всякий случай.

Неслышно ступая крадущейся кошачьей походкой, Зекери видел в неясном свете мглистого утра, как Элисон вышла из молельной хижины и пошла по грязной тропе куда-то в сторону от деревни. Наконец, она добралась до большой поляны, окруженной огромными черными деревьями, силуэты их густых крон темнели на фоне голубовато-золотистого предрассветного неба.

Зекери понял, куда именно она пришла: это было сельское кладбище, где только что похоронили Луизиту. Он видел, как Элисон нашла свеженасыпанный холмик на самом дальнем краю поляны и встала перед ним на колени. Он услышал звук чиркнувшей спички и через несколько секунд до него донесся сладковатый запах курящегося фимиама, зажженного на небольшом плоском камне, установленном в изножии могилы.

Элисон повернулась к соседней могиле и снова опустилась на колени. Благоухание стало заметно сильнее; к прежнему аромату добавился свежий запах сосны, который исходил теперь от медленно горящих смолистых лепешечек. Зекери тихо подошел к могиле и накинул на плечи Элисон свою куртку.

Они вместе следили теперь за зеленовато-голубыми язычками огня, мерцающими и подрагивающими в легкой дымке утреннего стелящегося по земле тумана, заволакивающего все кладбище. Два столбика дыма подымались вверх и сливались в один, достигая уровня человеческого плеча, а затем завивались тонкими полупрозрачными кольцами, касаясь теплыми ароматными струями их лиц, и таяли в утреннем воздухе.

Элисон горячо молилась в предрассветной тишине.

— Я молюсь богу Балуму. Мы просим его, чтобы Луизита и Сара целыми и невредимыми добрались до Подземного мира. Позволь им навечно забыться безмятежным сном у подножия связанного дерева сейбы, — она глубоко вздохнула. — Я обещаю вырастить сына Сары крепким и мужественным, и обещаю рассказать ему, что ты — его покровитель.

Фимиам догорел, превратившись в кучку белесой золы, которую внезапно подхватил легкий порыв утреннего ветерка.

— Аминь, — тихо вымолвил Зекери.

Элисон поправила одеяло на спящем ребенке и взглянула на Зекери.

— Мне нужно было сделать это. И я не хотела будить тебя…

— Ты правильно поступила, — отозвался он и взял ее за локоть. — Пойдем. Старик может разозлиться, если проведает, что мы были здесь.

Они торопливо спустились по тропе и подошли к своей хижине. Он вошел первый и заметил тень человека, поджидающего их в комнате.

Это был Жорже Каюм. Он испытующе взглянул на рослого американца.

— Я давно жду вас, — произнес старец спокойно.

Элисон вошла вслед за Зекери.

— Мы были на могиле Луизиты, — сказала она. — Я носила туда ребенка.

Зекери напряженно ждал ответа старца и с облегчением заметил, что тот, хотя и недоволен ее поступком, но воспринял его со спокойствием.

— Я знаю, — только и сказал Жорже.

Взгляд старейшины был прикован теперь к ребенку, которого Элисон держала на руках. Она сразу же насторожилась и приготовилась дать старику бой.

— Вы сказали, что нам запрещено участвовать в обряде похорон, но вы не сказали, что нам нельзя пойти попрощаться с ней на ее могилу. Луизита была нашим другом, мы должны были отдать ей последнюю дань уважения, — Зекери пытался умилостивить старика.

Жорже Каюм, казалось, не слышал, что говорил ему Зекери. Он продолжал смотреть на Элисон со строгим торжественным видом.

— Я обдумал все, что касается ребенка, и пришел к окончательному решению, — его голос не был больше спокойным и бесцветным.

В хижине воцарилась мертвая тишина. Элисон почувствовала, как по ее спине пробежал холодок. Она открыто встретила взгляд старца, трепеща, но не отводя своих глаз.

Жорже Каюм был столь же непреклонен, как и она.

— Ты пережила в своей жизни многое, много страдала. Мне жаль тебя. Но все-таки ты знаешь, у меня есть веские причины для подобного решения, — тяжелый каменный взгляд, казалось, проникал в самое сердце Элисон. — Этот ребенок — индеец майя, собственность бога Балума. Он должен остаться индейцем майя.

Голос старца громовым эхом отдавался в ушах Элисон.

— И вопрос здесь не только в его культуре и традициях и не в том, как распорядятся ваши законники, законники чужаков, белых людей.

Жорже двинулся к выходу.