Верь мне!

Зекери попробовал на ощупь тонкую ткань и увидел наклейку, помещенную на внутренней стороне воротничка: Сделано в Ирландии для Джейка Олстона. Итак, его, оказывается, звали Олстон. Он натянул рубашку, упрямо отказываясь замечать восхитительную мягкость выделки ткани, ласкающей кожу. У него за всю жизнь никогда не было таких рубашек. Кто бы ни был этот Джейк, он обладал, по всему видно, изысканным вкусом и деньгами, чтобы этот вкус удовлетворять. Парень был таким же рослым, как и сам Зекери, рубашка свободно сидела на плечах. Его опять начал занимать вопрос, кто был для Элисон этот Джейк Олстон.

Они сели за стол в мрачном настроении — с улицы все еще слышалось заупокойное пение местных жителей. Элисон накормила Адама и уложила в колыбель.

— Завтра его нечем будет кормить, — сказала она с отсутствующим видом.

Она, прихрамывая, направилась к двери, чтобы выглянуть на улицу, мысли о Луизите не покидали ее. Зекери подошел к Элисон и тоже остановился на пороге, слушая заунывное пение и чувствуя запах фимиама, курящегося в глиняных чашках алтарей.

— Завтра мы заедем в Сан-Руис и купим все, что нам необходимо. А сейчас тебе надо поберечь свою ногу. И, вообще, нам обоим не мешало бы крепко выспаться.

Он отвел ее на кровать и уложил под одеяло, отчаянно мечтая лечь рядом и забыться крепким сном без сновидений. Может быть, он так и поступит, но сейчас ему надо повидаться с Жорже Каюмом.

Как только Элисон закрыла глаза, он вернулся к дому старейшины, настроив себя на поединок с ним.

Силе надо противопоставить такую же силу. Войдя в хижину, Зекери понял, что старец давно поджидает его, и даже сам, может быть, вызвал Зекери к себе каким-то непостижимым образом. Отогнав эту нелепую мысль, он вгляделся в угольно-черные глаза Жорже Каюма.

— Мы собираемся завтра уехать из вашей деревни, — сказал он. — Как я понимаю, вопрос упирается в ребенка.

Старик указал ему на деревянную табуретку.

— Ты мне ничего не сказал о ребенке, — раздался старческий шелестящий голос, в котором, однако, слышались стальные нотки. — Он индеец.

Мысли Зекери метались, он пытался скрыть свое состояние замешательства от проницательного взгляда старца и в то же время найти достойный ответ на произнесенные им слова. Старец являлся властью в этой деревне не в силу своего почтенного возраста, а совсем по другим причинам. И если он поймает Зекери на лжи, тому не поздоровится. Он поверил его рассказу о смерти Луизиты, но одна секунда, один неверный шаг мог изменить его решение, чего Зекери очень не хотел.

Но Зекери вдруг понял, что он просто неспособен солгать этому старику, его глаза не позволят ему сделать этого. Зекери сцепил пальцы обеих рук и рассказал все, как на духу.

— Я не сказал вам ничего о ребенке, потому что сам ничего не знал. Луизита умерла как раз в ту минуту, когда я отошел, чтобы подогнать машину. Элисон говорит, что они беседовали в последние секунды жизни Луизиты, и та поручила ей заботу о младенце. Я верю Элисон, — сказал он твердо.

— Но ты не слышал разговора, который состоялся между женщинами, — в глазах Жорже не отражалось ни одно чувство.

— Нет, она не станет лгать, — Зекери говорил с искренней убежденностью.

Жорже Каюм ушел в себя.

— Мы поговорим об этом завтра.

Разговор был окончен. Старец встал и вышел за порог. Зекери видел, как он направился по тропе в маленькую хижину, где его ждали жители деревни, возносившие молитвы богам за спасение души Луизиты.

Когда Зекери вернулся в свою хижину, он увидел, что Элисон положила малыша рядом с собой на койку. Сонная, она вопросительно взглянула на него. Он пожал плечами.

— Я не знаю, как открыть этот замок. Он сказал, что сообщит нам о своем решении завтра утром. Давай поспим до утра.

Он снял сделанную в Ирландии рубашку Джейка и свои ботинки, а потом склонился, чтобы поцеловать Элисон в лоб. Его тело требовало отдыха, он лег в гамак и, успев еще мысленно пожелать ей спокойной ночи, провалился в сон.

Несмотря на ощущение уюта, которое вселяло в нее маленькое теплое тельце ребенка, лежавшего спокойно рядом, Элисон не могла не думать об угрозе, сквозившей в словах старейшины. Она не могла забыть фразы старого индейца:

— Если ты возьмешь с собой этого ребенка, станет ли он настоящим индейцем?

Она притянула ребенка ближе к своей груди и постаралась заснуть. Но не могла. Страх, который, казалось, она преодолела раз и навсегда, снова понемногу завладевал ее существом. Ее преследовала безумная мысль: если она уснет, Адама заберут у нее.

К утру похолодало, и Элисон набросила на Зекери куртку. Он крепко спал, похрапывая, в гамаке. Потом она разбудила Адама и дала ему поесть. Некоторое время она тихо сидела на кровати, держа ребенка на руках. Ночью пение внезапно смолкло, и с тех пор стояла полная тишина. Наконец, Элисон приняла решение. Она знала, что ей нужно делать. Она взяла рюкзак Зекери и, покопавшись в нем, нашла то, что искала. Завернув ребенка в одеяло, она вышла с ним из хижины.