Верь мне

– Университетский книжный магазин всего в двух кварталах отсюда. Это может быть один из моих студентов.

– С моей фотографией внутри? – перебиваю я его и слышу напряжение в своем голосе.

– Ты играешь в пьесе о Бодлере, может быть, они тебя погуглили. Возможно, это было просто напоминание, чтобы купить билет…

– Я не верю во все это.

– Так же, как ты не верила, что я не сотрудничаю с полицией, – говорит он мягко. – Так же, как ты веришь, что видела Фрэнка Дурбана.

– Может быть, я тогда слишком остро отреагировала, но сейчас не преувеличиваю. Эта книга была оставлена для меня, я должна была найти ее. Ясно как божий день: «Так страхом я хочу царить!» Он хочет меня напугать. – Я вырываю книгу из рук Патрика и швыряю через всю комнату. – Это он. Человек, который создал эти изображения. Он преследует меня. Посылает мне сообщения.

– Ты хочешь пойти в полицию?

– Вряд ли они воспримут это всерьез, не так ли? Как ты сказал, это просто книга, и к тому же сейчас ты с ними в не самых лучших отношениях.

– Что тогда?

Я задумалась.

– Почему бы мне не попросить Генри побыть моим телохранителем? Он мог бы сопровождать меня на репетиции.

Патрик кивает.

– Это хорошая идея. Все что угодно, лишь бы ты чувствовала себя в безопасности, Клэр.

Но я замечаю, что он останавливается и не говорит, что я права.

85

На следующей репетиции Эйдан объявляет:

– Возможно, вы заметили, что у нас появилась дополнительная охрана и что всем выдали пропуска на вход и выход. Это потому, что Клэр могут преследовать. Вы также заметите, что, когда она покидает здание, ее сопровождает телохранитель. Пожалуйста, в полной мере содействуйте новому порядку. На самом деле это в интересах каждого из вас.

Я вижу, как Лоренс хмурится на другом конце комнаты, рисуя что-то в своем сценарии. Представляю, о чем он думает: «Вот опять. Королева драмы уже здесь».

«Пошел ты», – говорю я ему про себя.

Даже Генри настроен скептически.

– Преследователи, как правило, гораздо загадочнее. Они не просто оставляют повсюду книги, – говорит он мне. – Обычно это любовные письма. Потом злятся, что ты не отвечаешь, и их одержимость переходит в гнев.

– Я не думаю, что этот парень – преследователь в обычном смысле этого слова, – говорю я. – Он больше похож на охотника в погоне за добычей.

– Если это так, то почему он рискнул предупредить тебя?

– Понятия не имею. Но я думаю, что это все часть плана. Морочит мне голову. Играет в игры разума.

– Если это все, что он делает, может быть, нам не стоит слишком беспокоиться.

– Ты не видел изображения. Он убивал и раньше. Он не перестанет посылать стихи. В конце концов он захочет воспроизвести их.

– Если это тот же самый парень. Кстати, вчера вечером я бродил по Некрополю. Дал понять, что материал на обычном сайте слишком скучный для меня. Никто не клюнул.

– Клюнут, – отвечаю я. – Некрополь – ключ ко всему этому. Я уверена.

86

Все откровенные сцены тщательно режиссируются так же, как сценический бой. Для начала мы репетируем их полностью одетыми, сначала на половинной скорости, потом на три четверти, пока они не станут похожи на упражнение в танце или гимнастике: здесь важна точность, а не страсть.

– Если в какой-то момент вы почувствуете себя неловко, просто скажите об этом, – говорит Эйдан. – Уважайте своих коллег-актеров и себя. Нет ничего плохого в том, что у вас есть границы.

Конечно, я никогда ничего не говорю. Отчасти потому, что я не хочу быть человеком, чьи ограничения сдерживают шоу, а отчасти потому, что никогда не видела границы, которые я не захотела бы пересечь.

– Это единственные сцены, где я прошу вас не импровизировать, – подчеркивает Эйдан. – Ничего неожиданного. Все дело в доверии.

Есть три такие сцены: одна, где моя статуя оживает и мы с Жанной занимаемся любовью; другая, где мы с Бодлером проводим нашу единственную ночь вместе, и самая последняя – кульминационный новый финал Эйдана, написанный Патриком, в котором Няша, Лоренс и я исполняем вальс с тремя человеческими скелетами. Танец, который постепенно переходит в оргию. Со скелетами будут работать кукловоды, спрятанные в оснастке над сценой. В первый раз мы безнадежно запутываемся, когда пытаемся прогнать этот эпизод. Поэтому на него мы тратим больше всего времени. Только когда все получается, мы идем дальше и обращаемся к другим сценам.

Сцена с Няшей относительно легкая – от меня требуется сначала быть пассивной статуей, лежащей на постаменте, затем постепенно все больше возбуждаться, а потом вновь замереть в той же экстатической позе, в которой я была вылеплена. Однако сцена с Лоренсом – проблемная. Никто не знает, как ее надо сыграть, даже Эйдан. В некотором смысле, это самый важный момент всей пьесы, ее центральная тайна. Сцена, в которой Бодлер отворачивается от обожаемой им Аполлонии и отвергает ее. Мы обсуждаем большое количество вариантов. Был ли он импотентом? Исступленным? В ужасе? В слезах? В сценарии Патрика ничего об этом не говорится. Все думают, что это отговорка, но мы не можем решить, что должно заполнить пустоту.