Верь мне

Он возвращается к Аполлонии. Слишком поздно Шарль Бодлер догадался, что, когда покровительница вступилась за него, то заставила запретить самые жестокие стихи – стихи о ней.

Белая Венера не отрицает обвинения. Она напоминает Бодлеру о его обещании.

– Хорошо, – говорит он с тяжелым сердцем. – Чего ты хочешь?

Аполлония Сабатье говорит, что хочет переспать с ним.

Она решила, что это единственный способ выяснить, каковы чувства Бодлера к ней на самом деле – дикость или нежность. Она хочет узнать настоящего Шарля Бодлера.

– На что ты рассчитываешь? – тихо спрашивает поэт.

Мы видим, что она окончательно запуталась. На каком-то уровне Аполлония надеется – Бодлер действительно дьявол, каким и предстает в стихах. Раньше ее любили сентиментальные, робкие мужчины. Ее никогда не обожали, одновременно поклоняясь и оскверняя предмет своей страсти.

Тем не менее она настаивает: Шарль Бодлер в глубине души хороший человек.

Они ложатся. В кульминационный момент сцена затемняется. На следующий день он посылает ей ныне знаменитое письмо с отказом.

63

Пьеса и правда хороша. Как истинный драматург, Патрик уравновесил аргументы «за» и «против». Пьеса не прославляет декаданс, а раскрывает его как некий нарциссизм, самосознание художника, любой ценой стремящегося к оригинальности.

В основном это история о мужчине и женщине, пытающихся угадать мотивы друг друга. Они пробуют разобраться, что на самом деле происходит в голове у другого.

Нетрудно понять, откуда Патрик почерпнул вдохновение. Это наша история: история полицейской операции, перенесенная в Париж девятнадцатого века.

Тем не менее это еще и незавершенная история. Спит ли Аполлония с Бодлером именно по указанным ею причинам? Или она влюбилась в него? Надеется ли женщина, что ее обнаженное тело каким-то образом привлечет яд его неистовой одержимости? Если так, то, возможно, это сработало. После той ночи он больше не писал ей садистских стихов. Шарль Бодлер даже порвал с Черной Венерой и уехал жить к своей овдовевшей матери в деревню. В финальной сцене спектакля он срывает цветок из ее сада и продевает в петлицу.

Что касается самого Бодлера, то пьеса не отвечает полностью на вопрос, впервые заданный поэту Аполлонией: «Ты действительно ощущаешь все эти вещи или просто пытаешься шокировать? Что бы я увидела, если бы смогла заглянуть в твое сердце?»

Все роли в пьесе хороши, но интереснее всего будет играть Аполлонию.

64

– Твоя пьеса, – говорю я Патрику, когда он возвращается. – Мне она понравилась. Она и провокационная, и многогранная, к тому же полна нюансов.

– Итак, ты готова? – спрашивает он с нетерпением.

– Готова – к чему?

– К роли Аполлонии, конечно же.

Я чувствую мгновенный упадок настроения.

– Патрик, нет, я не смогу, – задумчиво говорю я. – Разве Фрэнк и Кэтрин тебе не говорили? Мне нельзя здесь работать. Они заманили меня в ловушку.

– Разве ты не слышала о программе обмена? Ты сможешь поменяться – ты, британская актриса, будешь работать здесь, а какой-нибудь американский актер – в Великобритании.

– Да, но ведь она распространяется только на продюсеров.

– Я и есть продюсер.

– О чем ты говоришь?

– Я собираюсь выступить в этой роли. На Бродвее.

– На Бродвее?

– Бродвей, 29–60, если быть точным. Извини, что так далеко от Таймс-сквер, но это лучшее, что я мог получить.

Когда я все еще смотрю непонимающе, он добавляет:

– В университете есть театр. Я его арендую. Я себя не обманываю и не рассчитываю окупить все расходы, но какая разница? Речь идет о небольшой труппе, и критики все равно придут. Я решил вложить в это дело деньги Стеллы.

– Патрик… – слабо протестую я.

– Просто скажи, что согласна.

– Разве ты не понимаешь? – Я начинаю злиться. – Ты предлагаешь мне то, чего я хочу больше всего – большую роль в новом спектакле. Да еще с премьерой в одном из важнейших театральных городов мира. Но я не могу принять твое предложение. Помимо всего прочего, сейчас я не в форме.

– Мы найдем прекрасного режиссера, – как ни в чем не бывало говорит Патрик. – И хороших актеров. Мои карманы глубоки, Клэр. Но без тебя пьеса не состоится.

– Я не могу принять твое предложение.

– Нет никаких препятствий, – добавляет Патрик, словно я ничего не говорила. – Надеюсь, это само собой разумеется.

Я зажмуриваюсь. Я знаю, что должна сказать «нет». Впрочем, другая часть меня размышляет: «Почему бы и нет?» Я уже чувствую, как ко мне возвращается энергия. Набранный вес начинает уменьшаться, а кожа исцеляется. И несмотря на то что я только что сказала, я знаю – я способна сыграть эту роль.

Вдруг это и есть та возможность, ради которой я приехала в Америку? Я не ожидала, что она мне представится именно таким образом, но как уж получилось.

Есть еще кое-что. Если эта пьеса – наша история, то ее постановка может стать шансом переписать наши отношения. Для настоящей меня и настоящего Патрика. Как знать, вдруг она способна открыть наши сердца друг другу? Ко всему прочему, я буду на своем месте, в естественной среде – на сцене.

65