Верь мне

– Я вообще-то ехал домой пораньше ради секса, – толкаю на эмоциях грубовато.

– Какой секс, Саша? Ты еле живой!

У меня, и правда, от ее смеха чуть не взрывается голова. Но я, конечно же, никогда в этом не признаюсь.

– Я, блядь, пиздец какой живой.

– Саша… Я же волнуюсь за тебя… – выдыхает, круто меняя тон. И тем самым, как обычно и бывает, резко опрокидывает меня на лопатки. – Пожалуйста, выпей бульон и таблетки.

Я, конечно, силюсь держаться. По пути к столу строю убийственную рожу, но, сука, выполняю по итогу все требования.

– Хочу тебя, Соня-лав… Твою орхидею… Твой рот… Трахать… Трахать тебя, моя маленькая… Моя… Я влюблен в тебя как пацан, – последнее, что я задвигаю, когда оказываемся вдвоем в постели.

Скольжу рукой Солнышку в трусы и, мать вашу, отрубаюсь.

Просыпаюсь среди ночи от того, что мне адски жарко. Весь мокрый, к груди что-то липнет. Сначала решаю, что это Сонины волосы, но через пару мутных секунд улавливаю вибрирующее урчание.

Резко распахиваю глаза, чтобы получить подтверждение своим догадкам – между нами с Солнышком лежит ее чертов кот. И ладно бы… Можно бы было предположить, что он достиг уровня бессмертного, в попытке отделить от меня Соню. Так нет же! Эта пушистая тварь лежит практически у меня на груди.

Охренев от такого поворота, какое-то время оторопело таращусь в подсвеченный синим зеркальный потолок.

– Соня?.. Сонь?.. – зову ее.

Черт знает, почему боюсь пошевелиться.

– Мм-м… – мычит Солнышко во сне. А потом, пошевелившись, спешно подхватывается. – Что такое? Температура опять поднялась? – выдыхает с дрожью. Ладонь тут же к моему мокром лбу прижимается, обеспокоенный взгляд бегает по лицу. – Холодный, – заключает. И, наконец, замечает своего рыжего демона. – Ой… А ты что здесь делаешь? Тоже за нашего Сашку волнуешься?

– Как же… – ворчу я.

Спихнув монстра, поднимаюсь.

Однако, когда я после быстрого душа возвращаюсь в перестеленную Соней сухую постель, наглая морда тоже запрыгивает и, едва я закрываю глаза, снова прокрадывается мне на грудь.

– Какого, блядь, хрена?.. – цежу сквозь зубы приглушенно.

– Не прогоняй его, – просит Солнышко тем самым тоном, после которого я не могу ей отказать. – Кажется, у нас долгожданное перемирие, – последнее шепотом, прям голосом Дроздова, в стиле «не будем им мешать».

– Да он, сука, просто ждет, когда я сдохну.

– Не выдумывай. Спи.

– Ты прикалываешься? Я с ним не усну.

– Люди с детьми засыпают, а тебе кот мешает. Он такой маленький, и вообще почти к тебе не прикасается.

Еще как прикасается. Мохнатая грелка.

Только вот первая часть предложения возвращает меня к тому состоянию, в котором мое гипертрофированное мужское начало стремится сделать любимой женщине ребенка.

Наверное, есть ситуации, в которых я, блядь, обязан быть паинькой. И чертов кот – мое первое испытание на прочность. С такими мыслями я и проваливаюсь снова в сон.

– Сашик… – выдыхает мне в ухо Соня.

Я моргаю и понимаю, что в спальне светло. Потянувшись, переворачиваюсь на спину и прижимаю Солнышко к себе. Она издает какой-то сдавленный звук, а следом за ним я слышу ее смех.

– Вставай, родной… Нужно принять лекарства.

– Нафиг. Давай лучше устроим день секса.

– Кроме того, – выдает с интригой в голосе. – К нам едет твоя мама.

Несмотря на то, что мы возобновили отношения, как-то так получилось, что она по-прежнему больше общается с Соней. Очевидно, потому что со мной сейчас трудно договориться. А вот с Солнышком… Блядь.

– Какого черта? Почему ты не сказала ей, что нас нет дома?

– Не будь таким, – отчитывая, легонько трескает меня по лбу. – Мама волнуется. Звонила раз пять. Интересовалась, – на этом слове делает акцент, – когда мы можем с ней увидеться. Представляешь? Нужно же теперь показать, что мы ценим ее долгожданное принятие нашего личного пространства.

Я тихо ругаюсь, комментируя прошлые выходки матери. Соня же только смеется. У меня все еще кружится голова, когда я, совершая переворот, наваливаюсь на нее, чтобы поцеловать.

Но, когда Солнышко счастливо замечает: «Ты за ночь совсем выздоровел!» – не разубеждаю ее.

– У меня на тебя большие планы, как только мама уйдет.

– Ах… Я чувствую. Большие. Без всякого преувеличения, Санечка.

57

Теперь он мой.

© Соня Богданова

«Я так люблю твой член…» – всплывает из недр моей памяти совершенно не к месту, едва только Сашина мама появляется в нашей квартире.

Все дело в том, что вид у нее такой, словно она выискивает здесь что-то запрещенное и… Находит – взгляд останавливается на мне.

Я, не переставая наливать свежевыжатый апельсиновый сок из кувшина в стакан, изгибаю бровь. И это вовсе не удивление. Это снисхождение к повадкам, которые у моей свекрови неискоренимы.

– Здравствуй, – выталкивает она и, заметив, как мои губы растягиваются в улыбке, тут же поджимает свои.

– Здравствуйте, мама.

Глаза Людмилы Владимировны уплывают под веки. И я, не сдержавшись, смеюсь, в то время как ее черные ресницы продолжают драматически трепетать.

Ничего нового. Это демонстративное, но определенно пассивное неприятие выбранного обращения продолжает меня забавлять.