Верь мне

Меня все-таки передергивает. Резко веду плечами назад, не в силах скрыть дрожь злости и омерзения из-за того, что эта тварь упоминает Соню и свою ебаную причастность к ее похищению в прошлом году.

– Когда я сдавал тебе материалы за бабло и защиту для семьи, он уже вышел на меня. И заплатил мне за молчание. Обещал, что шакалы Игнатия больше не тронут мою семью. «Погоны» обещали то же. И знаешь, что произошло через пару часов после того, как я получил деньги, а семья уехала в сопровождении твоих гребаных «погонов»?! – тут его тон резко меняется. Становится битым, горестным и агрессивным. Он даже плюется слюной, пока его напряженная и трясущаяся, словно у бульдога, рожа выпаливает следующее: – Микроавтобус, в котором они ехали в чертово безопасное место, расстреляли!! Мой девятилетний сын… Мой девятилетний сын погиб!! В сопровождении твоих долбаных полицейских он погиб! Что это за защита???

Я сглатываю и, не отрывая от Антипова взгляда, сжимаю челюсти.

– Мне об этом не сообщали, – информирую сдержанно.

Злюсь, конечно. Это ведь не херня какая-то. Я должен был об этом знать. Но «органы» не посчитали нужным. А теперь я здесь, блядь, и хуй знает, что с этим всем делать.

– А они всегда крайне избирательно работают! Что хотят – говорят, а что не хотят – нет! Не зря я их всю жизнь ненавидел! И сейчас не надо было заключать соглашение. Но я послушал тебя! Решил, что ты реально, как сын Георгиевых, все держишь на контроле. А ты… Просто сопля!

– Ты ни хрена обо мне не знаешь, – толкаю в ответ жестко. – Как и не знаешь всего расклада. Кто же тот микроавтобус расстреливал? Не мой ли отец? А? Может, Машталер? Кому это еще, сука, нужно!