Верь мне

И все же… В ускоряющийся перестук моих шпилек прорывается чей-то тонкий вскрик. Сердце совершает остановку, которая позволяет мне различить возню, шорох и невыносимый для моих ушей писк. Притормаживая, машинально прижимаю к ним ладони.

Громкий всплеск воды. И пугающая тишина.

– Боже… – вырывается у меня с задушенной панической дрожью.

На миг замираю. Глядя на мигающие лампочки в узком коридоре, ведущем к передней части яхты, крайне шумно перевожу дыхание.

Понимаю, что идти на эти странные звуки нельзя. Разумнее всего вернуться обратно к гостям. Но… Что-то толкает меня двигаться вперед. И я практически вылетаю в ночь на носовую палубу. Резко втягивая прохладный воздух, вцепляюсь ладонями в металлический поручень и напряженно вглядываюсь в темную морскую гладь.

Как вдруг… Взвизгиваю, когда кто-то хватает сзади. Этот звук получается пронзительным, но слишком коротким, потому как мне зажимают ладонью рот. Крепче обхватывая, оттаскивают от борта, хотя я едва ли не ломаю себе ногти, так отчаянно цепляюсь за поручень. Всем телом извиваюсь, однако никаких трудностей мое сопротивление у мужчины не вызывает. Тогда я принимаюсь царапать находящиеся под моей грудью кисти рук, мимоходом отмечая то, что они являются мокрыми.

– Блядь, Соня, ша… – этот хриплый выдох поражает восприятие, заставляя меня оцепенеть не только внешне, но и внутренне.

Из моей головы не просто все мысли выносит. Кажется, что я в принципе мозга лишаюсь. Соображать неспособна. Клянусь, пока мы с Георгиевым не оказываемся в каком-то закутке, не работает ничего.

– Что ты тут делаешь? – этот вопрос мы выпаливаем уже друг другу в лицо.

Одновременно. Только Сашка свой приправляет матами.

Я смотрю на него и будто впервые вижу. Такой он чужой, злой и суровый, что по телу прострелами дрожь несется.

– Почему ты не в зале? Где Тоха? – продолжает кипеть и давить.

А я спускаю взгляд ниже и резко сглатываю, когда вижу на шее и воротнике рубашки Георгиева следы от чертовой розовой помады.

– Лучше бы она тебя заблевала, – толкаю для самой себя неожиданно.

Трескаю его по щеке. И только когда ладонь обжигает боль, душу – скорбь, а глаза – слезы, застываю. Заторможенно прокручиваю то, что слышала до того, как выбежала на палубу, но сложить воедино до сих пор не могу. Лишь чувствую, как растет сковавший весь организм ужас.

– Знаешь… – бормочу странным рваным шепотом. – Я всегда буду на твоей стороне, что бы ты не совершил… Буду в твоей команде… Но… Сегодня, когда ты, в угоду своей мести, взял в жены Владу Машталер, я поняла, что никогда с тобой быть не смогу, – не лгу. Озвучиваю то, что чувствую. – Даже в далеком будущем… Даже когда ты разведешься… Даже когда будешь снова свободным… Я больше не смогу быть с тобой, Саш… Как раньше уже не будет… Моя рана никогда не затянется, обида не утихнет, а злость не станет меньше…

Пока заканчиваю говорить, глаза удивительным образом пересыхают. Больно моргать, но я могу видеть.

И что же я вижу?

Печать глубокой муки. И никакого сопротивления. Абсолютное принятие.

– Я понял, – толкает сипло.

И это все, что он мне отвечает.

«– Я всегда с тобой… До смерти…

– После…»

Так вот что это значило. Георгиев понимал, что после этой свадьбы мы не сможем быть вместе, и все равно пошел на этот шаг.

Может ли быть еще больнее? Может?!

Я едва стою на ногах!

– Когда ты приехал в первый, второй, третий разы в Киев… – шепчу задушенно. – Ты уже знал, что женишься на ней?

– Нет, – хрипит он так же тихо. – Я надеялся, что до этого не дойдет.

– Мм-м… План Б? – больше ничего выдать неспособна.

– Типа того.

– Мм-м…

Не двигаюсь, когда он кладет ладони мне на талию и, придвигаясь, упирается лбом в мою переносицу. Позволяю себе в последний раз ощутить тяжесть его рук, запах его кожи и жар его тела.

– Когда-нибудь я тебя снова найду.

– Когда-нибудь… – повторяю я едва-едва слышно.

– Сейчас ответь на один вопрос, малыш.

– М?

– Ты еще любишь?

Я сглатываю. Сжимаю губы. Склоняю голову в бок, пока Георгиев не прочесывает лбом мои волосы. Когда же между нами устанавливается какой-то дико болезненный зрительный контакт, выдаю какую-то странную гримасу.

Мой ответ не несет никакой важности. И я могла бы выплеснуть правду. Если бы только была способна говорить. Но я не способна. Один звук, и взорвусь истерикой.

От необходимости отвечать меня спасает чей-то крик.

– Человек за бортом!

– Блядь… – выдыхает Саша.

И, схватив меня за руку, тащит в одному ему известном направлении. Когда в лицо снова ударяет ночной воздух, немного прихожу в себя.

Начинаю думать… Начинаю бояться… Начинаю паниковать…

– Расступитесь! – доносится до нас сквозь шум криков все тот же ровный и уверенный голос. – Грудью на колено клади… Дай воде стечь… Теперь на спину… Пульс отсутствует… На свет реакции нет… Срочно приступай к сердечно-легочной реанимации! Я вызываю скорую.

Пока я все это жадно впитываю, неожиданно оказываюсь на маленьком катере, за рулем которого обнаруживаю промокшего до нитки Шатохина.