Венский вальс

— Ты название операции придумал? — поинтересовался я.

— Пока не придумал, — покачал головой Артур.— Да и какая разница, как называться будет? Придумаем что-нибудь этакое. Чтобы и по смыслу подходило и, что враги не догадались.

Фраза «чтобы враги не догадались» — моя. В этом мире я ее не слышал, но сам пару раз произнес. Очередной «аксенизм».

— Ну, ты пока думай, а заодно объясни — с чего бы МУРу на Лубянку звонить? Мало ли я кем интересовался, а если уж кто-то с ума сошел, так это к врачам.

— Там вопрос-то не только о твоем певце. Мы с Быстровым по другому делу хотели встретиться. Певец-то уж так, просто для справки. Я подумал, что пока мы с Быстровым и его начальством свои дела обсудим, то ты — если тебе интересно, с парнем поговоришь. Быстров сказал, что он себя пророком вообразил. Знаю, что ты любитель фантастики.

Нет, определенно надо встретиться с этим парнем. Как там его? Тимофей Кольцов?

— Оперуполномоченный позвонил начальнику КРО? — недоверчиво протянул я. Нет, все в жизни бывает, но не тот уровень у простого опера, чтобы звонить Артузову. Начальник МУРа — еще куда ни шло.

— Я вчера сам в МУР звонил, просил, чтобы Быстров со мной связался, — пояснил Артузов. — Дело у нас наметилось, общее с уголовным розыском.

— А что за дело, если не секрет?

— Вчера днем убили Маяковского.

Убили Маяковского? Ну ни хрена себе. А кто теперь стихи о советском паспорте писать станет?

— Не из-за Лили Брик?

— Из-за нее, стервы, — подтвердил Артур.

М-да, лучше бы Лилю Брик убили.

[1] Реальные факты. В милиции в период НЭП ситуация была еще хуже.

Глава семнадцатая. Рецепт грядущего счастья

Артузов отправился беседовать с Быстровым и его начальством, а я спустился вниз, в допросную камеру и сидел там, в ожидания певца с Сухаревского рынка.

Побеседовать с «попаданцем» (а я не сомневался, что парнишка попал к нам из будущего) было интересно, но на фоне услышанной новости о гибели Маяковского, интерес несколько поблек. Артузов был немногословен, да здесь и слов-то много не требовалось. Лиля Брик «замутила» очередной роман, избрав своей жертвой бывшего подполковника, а ныне высокопоставленного сотрудника штаба Восьмой армии товарища Челнокова, находившегося в Москве в служебной командировке. Для Осипа Брика хождения супруги налево были нормой, для Маяковского, хоть и неприятным, но терпимым делом, а вот сам Челноков, обнаружив, что его любимая женщина изменяет ему с другим, не выдержал и, застав в постели Лили голого мужчину, схватился за револьвер. Нет, отчего же он застрелил поэта, хотя следовало стрелять женщину? Маяковского жалко. Нет бы застрелили кого другого из футуристов — Бурлюка там, Крученых. Еще странно, что этим делом занимается КРО, да еще сам начальник отдела. Нет, Артур Христианович о чем-то недоговаривает, но я его не виню. Я ведь и сам не рассказываю своему другу и половины того, что он хотел бы знать. У каждого из нас свои секреты. Кстати, вот еще одна «непонятка» — почему контрразведка так быстро вычислила «крота» в штабе у Фрунзе? Телеграмму я отправил две недели назад, а они уже инфу отработали? Не слишком ли быстро?

Из задумчивости меня вывел конвоир, вводивший юного арестанта.

— Товарищ начальник, арестованный Крюков доставлен, — доложил милиционер.

— Отлично, — кивнул я. — Вы пока подождите, а гражданин Крюков пусть присаживается.

Конвоир усадил на табурет с виду невзрачного парнишку, на вид — лет пятнадцати, худощавого, с узким лицом и наглыми глазами. Под глазом багровел синяк, на щеке ссадина. Штаны и рубаха драные, на ногах какие-то опорки.

— Наручники оставить или снять? — поинтересовался милиционер перед тем, как уйти.

— А он буйный? — спросил я.

— Не ссы, начальник, я тебя не трону, — усмехнулся Крюков, демонстрируя выбитый зуб. — Или трусишь?

— Раз так, то наручники лучше оставить, — решил я. Ишь, на слабо он меня будет брать.

Милиционер вышел, а Крюков, развалившись, насколько позволял вмурованный в пол табурет, нагло спросил:

— Так трусишь все-таки?

Я искоса посмотрел на парня, а потом сказал:

— Не то, чтобы я вас опасался, гражданин Крюков, но кто знает, вдруг я с вами сразу не справлюсь? Вам-то терять нечего, а у меня костюм дорогой. В Москве мне такой не купить. Да и физиономия своя мне дорога. Вам-то уже терять нечего, а мне не хочется, чтобы щеки поцарапаны были. У вас вон, — кивнул я на руки парня, со сбитыми костяшками пальцев, — ногти два года не стрижены, а под ними грязь. Кто знает, а вдруг у вас бешенство? Да и ладно, если бы член коллегии ВЧК с белогвардейцами дрался, а с мелким уголовником... Несолидно.

Я ждал, что Крюков оскорбится на грязные руки, но его обидело другое:

— Это кто же мелкий уголовник? Да на мне жмуров больше, чем у тебя пальцев на руках.

— Вот-вот, — грустно сказал я. — Мало того, что сявка, так еще и дурак. Своими подвигами только шелупонь хвастается, а серьезные люди помалкивают.

— Эх, снять бы браслеты, я бы тебе показал, кто из нас сявка.

— Вот потому-то я с тебя браслеты снимать не стану, — вздохнул я.

— У тебя ж, небось, пушка есть?