Венгерский набоб

- Ну, сударыня, я удостоверился, что подопечная ваша вполне заслуживает моего покровительства. Знаменитая артистка выйдет со временем из нее - и, что всего важнее, женщина редкой добродетели. Но надо очень ее беречь. Я узнал, что с ней уже пробовали затевать шашни некие богатые молодые люди. Сударыня, будьте осторожны и предупредите тех, кто смотрит за ней: пускай смотрят получше. Роскошь, она и самых стойких людей может ослепить. Но я твердо положил себе избавить ее от коварных интриганов. Пусть она артисткой станет! Голос ее, особенно если хорошо его поставить, такой клад, что все эти кавалеры со своими доходами нищими покажутся в сравнении с ней. А коль скоро источник богатства окажется в ней самой, он и невинности ее угрожать перестанет!

У Краммши полное понимание нашли эти доводы. Уже и собор ей театром рисовался, и рукоплескания не терпелось въявь услышать.

- Два года - и она само совершенство будет. Средства потребны для этого совсем небольшие, главное - прилежание. А что понадобится, я охотно одолжу сообразно с моим обетом. Я ведь не безвозмездно даю, не _в дар_, только взаймы; разбогатеет - и вернет мне на поддержание следующих, остальных. Ежемесячно буду я выдавать вам триста форинтов на покрытие необходимых расходов по обучению, но ей самой прошу вас не говорить, что это от мужчины, иначе может и не принять. Скажите, что от благотворительницы Марии Дарваи - таково имя покойной моей невесты. Она и вправду ей эти деньги посылает, только с неба. У меня же требование лишь одно: невинность свою блюсти. Если ж узнаю я о противном, конец всякому покровительству. Итак, вот деньги на первый месяц, извольте получить и израсходовать по назначению. Еще раз прошу, ни слова обо мне! Ради самой же этой славной девушки. А не то люди сразу дурно истолкуют, вы же знаете.

Добрая женщина приняла деньги. И почему было не принять? Всякий на ее месте сделал бы то же самое. Подал разве тайный этот доброхот малейший повод для подозрения? Он же неизвестным захотел остаться, незнакомым, сам о шашнях предупредил и безупречной нравственностью обусловил свои благодеяния. Чего же, кажется, больше?

Госпожа Крамм взяла деньги и потихоньку наняла учителей музыки и пения для Фанни. Только ей раскрыла она секрет, Терезу же в него не посвятила, что было ошибкой. Она опасалась, и не без основания, что та, по суровости своей, вышвырнет деньги за окно: дескать, порядочная девушка ни от кого, ни под каким видом не должна их принимать, если сама честно не заработала! И еще одно: артистическая карьера. Это в свой черед встретило бы сильнейшие возражения. Об этом не смели они и заикаться.

Но от Терезы нельзя было ничего утаить.

Она сразу, в первые же дни заметила в настроении девушки перемену.

В сердце Фанни запало, что она владеет сокровищем, которое поможет ей возвыситься над остальными, славы добиться. И тотчас пропала у нее охота к простой работе, скромным развлечениям, которым она, бывало, так радовалась. И с молодым подмастерьем не болтала уже с прежним увлечением. Часто задумывалась и по целым часам мечтала о чем-то, а после говорила тетке, что за хлопоты когда-нибудь _богато вознаградит_ ее.

Как вздрогнула Тереза при этих словах!..

Племянница, значит, грезит о _богатстве_. Искуситель показал ей мир и сказал: "Все это дам тебе, если поклонишься мне". А ей и не приходит в голову ответить: "Отойди от меня. Сатана!"

Охотник искусно расставил сети.

Движимая признательностью, девушка не раз подступала к г-же Крамм, уговаривая сводить ее к неведомой благодетельнице, чтобы горячо поблагодарить, совет получить на будущее и попросить как-нибудь теткино сердце умягчить. Понуждениями этими она в конце концов совсем обезоружила недалекую старуху, заставив ее сознаться, что тайный благотворитель - не женщина, а мужчина, который предпочел бы навсегда остаться неизвестным.

Открытие это поначалу устрашило Фанни, но тем сильнее раздразнило вскоре ее любопытство. Кто он, этот мужчина, желающий ее осчастливить, но избегающий даже взгляда; который настолько осторожен, так опасается великодушным своим даром повредить ее доброй славе, что имени своего не открывает?

И лишь естественно, что девичье воображение соткало идеальный образ неведомого покровителя. Высокий, сумрачный человек с бледным лицом, который никогда не улыбается, - единственно только творя добро: таким виделся он ей. Мягкий его взгляд часто преследовал ее во сне.

Встречаясь на улице с молодыми людьми, девушка нет-нет да и кинет украдкой взор: не это ли ее тайный благодетель?

Но все они мало походили на хранимый в душе высокий образ.

Наконец в один прекрасный день увидела она похожее лицо с такими же глазами и взглядом, какой ей представлялся. Да, это он, ее идеал, ее тайный добрый гений, не желающий открыться! Да, да, о нем грезила она, об этих голубых очах, этих благородных чертах, этом стройном стане.

Бедняжка! То был не таинственный ее доброхот. То был Рудольф Сент-Ирмаи, муж Флоры: счастливейший и вернейший из мужей, но о ней, о Фанни, ей-богу же, нимало не помышлявший.