Венгерский набоб

Все неподобное, непотребное или о прошлых скандальных затеях напоминавшее было тщательно отовсюду удалено. Из парка - укромные беседки, из дома - потайные двери, а коридоры за ними частью разгорожены, частью заделаны. Старая купальня превращена была в зимний сад, а новую сделали в прежнем музее, за спальной барыни, проведя туда водопроводные трубы.

Из огромной питейной залы тоже все повынесли, что могло напомнить о былом бражничанье: сиденья круглые, большой ореховый стол. Место их заняли фамильная коллекция старинных монет и портреты предков, прежде покрытые пылью и паутиной. Перегородки между выходившими в длинный коридор клетушками для упившихся гостей снесли, и получилась одна большая комната для женской прислуги. Чтоб никто сказать не мог молодой женщине: "Вот на этом месте пил барин, здесь он дрался, а здесь любовниц держал". Все следы были стерты.

Даже манеж за парком распорядился он снести, пусть не рассказывает никто: "А тут вот какая забава шла: велит, бывало, барин дюжину крестьянских девушек на самых горячих коней посадить и под гиканье гайдуков, под хлопанье бичей вскачь пустить пьяным гостям на потеху. То-то хохоту, веселья, свалится ежели какая из них. Одну-то лошади так насмерть и затоптали".

Из множества шутов оставлен был при доме единственно цыган Выдра за испытанную его верность, но и тому достойный управитель наказал быть впредь поумнее.

- Нашел дурака, - сказал на это цыган.

Едва облетела округу весть, что барин Янчи женился, посыпались поздравления в прозе и стихах от наших знакомцев-самородков.

Задали почтенному Варге хлопот эти письма, которые он перехватывал и задерживал у себя, так как полны они были всяческого бесчинства, - негоже, если б до барина дошли, а до любимой супруги его и тем паче. Особенно один пасквиль был мерзок, - всякими грязными бесстыжими домыслами напичкан, кои по случаю выборов да баллотировок имеют обыкновение зарифмовывать развращенные разные виршеплеты и рассылать кандидатам. В печати гнусных сих отбросов стихотворства не увидишь, но все списывают, переписывают, перечитывают их без конца и лучше любых бессмертных поэтических творений знают.

Присланная Карпати такого рода рифмованная грязь была нашлепана на бумагу Дярфашем, который, уйдя от прежнего хозяина, к новому подольщался, как все подлые, низкие душонки, к Банди Кутьфальви, и, хорошо зная слабые места набоба, больней всего мог и уколоть. Полученная поэма до того нашпигована была скабрезностями, шпильками разными, издевками и гадкими поклепами, что, прочитав ее, честный управляющий решил было нагрянуть с гайдуками к Кутьфальви да в собственном гнезде и накрыть его вместе с поэтом самим, но придумал лучше. Он взял пасквиль, завернул в него прямо, как есть, кусок загнившего, завонявшего сыра и густо присыпанного золой хлеба - таким лекарством, как известно, пользуют крестьяне собак от бешенства, - вложил в пакет в безо всяких сопроводительных слов отослал обратно г-ну Кутьфальви. Повез посылку Марци, заранее предупрежденный, чтобы самую резвую лошадь выбрал и не слезал, передавая пакет: предосторожность, увенчавшаяся успехом, ибо при виде хлеба с золой и вонючего сыра Банди от злости чуть не лопнул и заорал своим молотильщикам, запирай, мол, ворота; но Марци тоже не промах, верхом сиганул через забор, воротясь, к вящему удовлетворению почтенного Варги, с известием, что Кутьфальви с батраками до самого леса всем скопом на конях гнались за ним.

Сам г-н Янош поражен был, когда, вернувшись, ровно ничего не нашел из того, чего опасался; одно удивленье, куда ни заглянешь: вертепы беспутства в чинные, благонравные покои превратились, кого ни повстречаешь - смирные да почтительные все, и даже первые заявившиеся к нему друзья были с женой его столь учтивы, что Фанни стали казаться баснями истории про набоба, слышанные еще ребенком, когда она с сестрами вместе простодушно смеялась над приносимыми молодыми людьми анекдотами, которых скабрезный смысл только сейчас начала понимать.

Небылицы это все. Ведь даже следа ничего этого нет.

Вначале собутыльники остерегались слишком прямо вспоминать о прошлом, а позже Карпати, приметив, что откровенность этих разбойников, которые опять к нему зачастили, может стать довольно тягостной, измыслил кое-что, оказавшее на них нужное действие.