Венгерский набоб

Уже тогда началось в стране некоторое благотворное движение, кровь живее стала обращаться в организме нации. Учреждались преследовавшие общественный интерес союзы содействия разным национальным, филантропическим, научным или хозяйственным целям. Карпати во все вступал, страшно довольный, если патроном его изберут, почетным президентом и не обойдут подписным листом. И едва братья питухи к нему, он сейчас им из кармана такой лист, который открывает его собственное имя, а под ним - имя жены и равная сумма; гость и в западне: хоть шуми, хоть бранись, хоть брыкайся, хоть пощады проси, а не отвертишься, - как в фанты: давай откупайся. На ученое общество не хочешь, вот тебе другой лист - на постройку сахарного завода; сахар насущной для народа пищей не считаешь, изволь, на учебники школьные расщедрись; блажь, по-твоему, бери акции учреждаемого как раз товарищества по спрямлению русла Беретте. А вода больше нравится, не желаешь, чтобы товарищество пугало лысух, тут в пользу всех четырех суперинтендентств [суперинтендентствами именовались в то время протестантские венгерские епископства (Тисское, Затисское, Придунайское, Задунайское)] следовала атака, и если от трех, неведомо почему немилых гостеву сердцу, удавалось еще отбиться, он падал жертвой четвертого.

В конце концов братья стали стороной обходить Карпатфальву, будто калабрийский какой постоялый двор, пользующийся дурной славой, а столкнется кто ненароком с хозяином, уже издали ну оправдываться: я, мол, грехи свои искупил, оставь ты меня в покое.

На кого же и это не действовало, тех заманивал Карпати на собрания у Сент-Ирмаи, обсуждавшие общественные дела.

Там заседали все люди серьезные, ученые, просвещенные, и наши не привычные к такой обстановке молодцы прескверно себя в ней чувствовали, поеживаясь при мысли, что Сент-Ирмаи, чего доброго, и с женой своей познакомит, дамой, по слухам, тонко воспитанной, высокообразованной - а в присутствии таких ой-ой как бывает не по себе.

Вот г-жа Карпати, с той легче гораздо. Про нее хоть известно, что не из родовитых каких-нибудь; значит, и слов не надо особенно выбирать, дома небось всякое слыхала и лыко в строку не поставит, ежели в веселую минуту сам кудрявое что-нибудь загнешь; это тебе не графиня Сент-Ирмаи. Перед этой ни пикнуть, ни пошевелиться, эта в Англии, вишь, воспитывалась, а про англичанок говорят, что при них даже если ногу на ногу положишь или просто перчатку снимешь или в разговоре такое невинное слово нечаянно употребишь, как "пуговица", "рубашка", "булавка", "чулки", они тотчас встанут и общества своего лишат.

С такими не знаешь никогда: а вдруг ты ужасную невоспитанность допустил.

Краем уха слышали мы уже и еще про одно имевшее в ближайшем будущем народиться публичное установление, которое должен был возглавить г-н Янош, подавший самую его идею, с одобрением встреченную во всех без изъятия общественных кругах.

Все партии, какое отличие ни носили - белое, черное, красное или пестрое перо, зеленую ветку или ленточку, как себя ни именовали, консерваторами, реформаторами или либералами (о радикалах тогда еще не слыхивали), будто по волшебству объединились вокруг этой идеи, этого предложения, коего непреходящую, несуетную ценность лучше всего то доказывает, что оно и до сего дня пользуется такой же, если не большей, популярностью, не только не убавив, но и решительно прибавив в зажигательной своей, вдохновляющей силе.

Обладающая сей магической силой идея, счастливым провозвестником которой был Янош Карпати, звалась: общество борзятников.

Ни минуты не сомневаемся, что после предисловия столь хвалебного вы уже и сами это отгадали.

Борзая, несомненно, - один из важнейших и примечательнейших феноменов отечественной природы. Но по причине многообразного ее социального воздействия приходится сию породу трактовать и как один из положительных факторов жизни общественной.