Венецианский аспид

Не все то злато, что блестит, —
Вот что мудрость говорит.
Жизнь продать иной спешит,
Чтобы лицезреть мой вид.
Червь в злаченом гробе скрыт.
Будь твой ум с отвагой слит,
Разум зрел, – хоть юн твой вид, —
Ты б не был холодом убит.
Так прощай, твой путь открыт[83].

Князь воззрился на пергамент, а тот, отпущенный на волю, вновь свернулся в свою первоначальную форму.

– И все, значит? Прахом все пошло?[84]

– А теперь окончательно увенчайте случаем все мои надежды[85], – промолвила Порция с нарочитым разочарованьем, а сама отвернулась и посмотрела в сад, чтобы скрыть ухмылку торжества.

Князь развернулся, взметнув полы одежд, и сошел с террасы. Свита гуськом потянулась следом.

– Спустить завесу[86], Нерисса.

– Жестковато вы с ним как-то, нет? – промолвила служанка. – Три тысячи дукатов за пустую черепушку?

– Так же метки пусть будут все стрелки его расцветки[87].

От главного входа в дом вновь донеслась роговая музыка[88]. Князь вышел на пристань.

– Бегу за ним сейчас же, – сказала Нерисса и кинулась к двери.

– Нерисса! Я запрещаю тебе строить ему глазки.

Служанка меж тем знала: едва Порция обретет объятья своего Бассанио, сама она окажется предоставлена себе. Слишком уж долго служила она мягкой и удобной подушкой для всех прихехешников обеих сестер Брабанцио (вроде Родриго, который, очевидно, съебался на Корсику, по-прежнему взыскуя Дездемоны), а к Бассанио свою более уступчивую служанку Порция бы нипочем и близко не подпустила. Нериссе самой эдакая подушка потребуется, когда назавтра Бассанио угадает нужный ларец. Одна из двадцати княжьих жен – вполне удобная подушка, судя по всему, на которой можно приземлиться.

– Какие, нахер, глазки, я просто хочу глянуть на этот его рог, возросший в самом близком соседстве со жгучим солнцем.

– Ты безнадежная прошмандовка, Нерисса.

– Неправда, надежды во мне хоть отбавляй.

* * *

Мы с Джессикой спустились с корабля по сходням, чуть не сопя в затылки Яго и Родриго. Я даже учуял дух предательства, исходивший от них.

Джессика уже научилась ходить, не покачивая бедрами, я же, напротив, семенил, как более подобает кроткой монашке – ибо так я и был одет, включая плат и вуаль. Только такой наряд удалось смастерить из одежды в котомке Джессики. Бороду я себе сбрил, а еврейское обмундирование меня бы выдало, поэтому вуаль оказалась необходимым аксессуаром моего одеянья. Между прокаженным и монахиней я выбрал последнее.

Мы прошли следом за двумя солдатами по порту, среди толкучки моряков и грузчиков, подтаскивавших к судам в гавани припасы. Почти весь генуэзский флот на подходах к Корсике разметало штормом. Отелло легко сумел обратить оставшихся на плаву в бегство и укрепил гавань, расставив на молу лучников, баллисты и катапульты в состоянии повышенной боеготовности.

Яго остановился посреди улицы и окликнул конного военного.

– Эгей, сержант, где мне найти генерала Отелло? Я привез ему вести из Венеции.

– Он в Цитадели, лейтенант, – ответил солдат, распознав звание Яго по гербовому щиту на рукояти кинжала. – А заместитель генерала капитан Кассио – так рядом, за углом. Хотите, приведу его к вам, и он доставит вас в генералу?

Конный отъехал, и минуту спустя из белого здания с лепниной через дорогу вышел Микеле Кассио. По раскаленным от солнца булыжникам мостовой высокие сапоги принесли его к Яго. Военные отдали друг другу честь. Кассио был выше ростом, моложе Яго, симпатичнее и ясней глазом – образцовый благородный солдат. Он прямо-таки весь лучился простодушием и открытостью души[89], и я содрогнулся: пред Яго он стоял бесхитростно и незащищенно, а тот, вскинув исшрамленную бровь, улыбался и являл вращенье внутренних жерновов, перемалывающих козни и каверзы.

– Добрый Яго, есть ли вести из Венеции? Город опять в осаде?

– Ничего серьезного, – ответил Яго. – Но совет поручил мне доставить сообщенье Отелло и госпоже его лично.

– Дездемона! – вздохнул Родриго, возводя тоскливый взгляд к облакам.

– И госпоже? – переспросил Кассио. – Стало быть, весть не о войне?

– Отелло сам вам сообщит, коль сочтет нужным, капитан, меня же связывает приказ.

– И то верно. – Кассио мотнул головой в сторону огромной крепости из оштукатуренного камня, высившейся над городом. – До Цитадели недалеко пешком. Я сам вас провожу. А за вещами вашими пришлю повозку.

– Прошу прощенья, добрый капитан, – вмешалась Джессика, напустив на себя свой лучший мальчишечий тон. – Не могли б уделить толику времени и перемолвиться словом вот с этой святой сестрой милосердия?