Свою армию Юрий создавал кропотливо с осени 1675 года, и к январю этого 1679 года получился хорошо функционировавший боевой механизм. Те пять десятков стрельцов, с которыми он принял первый бой на Перекопе вместе с казаками Сирко против янычар, давно стали полковниками и есаулами, то есть помощниками командира. Все же боевой опыт получили изрядный, Стрелецкой школы первый выпуск. Те воины, что летом следующего 1676 года беспрерывно сражались в степи, давно ветеранами стали. Лучшие из них произведены в сотники и хорунжие. Именно они составляли командный состав пехоты, кавалерии и артиллерии. Все прочие являлись взводными и отделенными урядниками, «головними» и «молодшими», как он их приказал именовать по старой памяти. Оказались на своем месте — тут уровень определенный должен быть, как говорится — выше головы не прыгнешь!
Прошедшие горнила сражений и схваток в позапрошлом и прошлом году воины являлись уже старослужащими. Именно к каждому из них прикреплялся новобранец, которого им приходилось, как учить военному ремеслу, так и стоять рядом с ним в их первом бою. И неважно, что понюхавший пороха юнец обучал годящегося ему в отцы, давно перешагнувшего за тридцатилетний рубеж хлебороба, что бежал вместе с семьей из Правобережной Украины, спасаясь от татар.
— Можно начинать! Подать сигнал!
Не успели отзвучать трубы, как ряды стрельцов окутал густой пороховой дым, далеко разнесся гром первого слитного залпа. И загрохотало — каждые полминуты три тысячи фузей и винтовок обрушивали град свинца на надвигающихся янычар.
— Не нравиться, болезные?! А вы что хотели?! Сигнал к общему наступлению! Кавалерию вперед!
Янычарское воинство словно споткнулось — вместо яростных воплей раздался тоскливый вой многих сотен раненых. Но убитых было больше — унция раскаленного свинца, попади она в грудь или живот, просто опрокидывает с ног смертельно раненного человека.
Шквал ружейного огня и снопы орудийной картечи не просто остановили набегавший красный вал, они его опрокинули, и повернули вспять волну. Янычар понять можно — они готовы были умирать, но сражаться и убивать врага, а тут пошел не бой, а беспощадное избиение, кровавая бойня. Тут дрогнут даже безусловно храбрые люди, видя бесцельную гибель товарищей, с которыми много месяцев ел из одного котла кашу и смеялся над незамысловатыми шутками.
Турки побежали к городу, вот только давать им возможность удрать было бы последней дуростью — казаки немедленно начали преследование. Всадник ведь легко догонит пешего бегуна, даже если тому будет очень страшно. Нестись по мерзлой земле к заветному месту своего спасения, беглец будет сноровисто, но лошадь все равно быстрее.
Черкасы, запорожцы и донцы быстро настигли бегущих янычар и началась безжалостная рубка. Мольбы и хрипы умирающих людей перемешались с топотом тысяч стрельцов, что устремились к перекопу бегом — зеленый вал вскоре поглотил красный, и захлестнул город, куда уже на плечах убегающих турок ворвались казаки…
Глава 5
«Не похож он на десять гривен, совсем не походит на свой портрет. Или
Юрий сдержал усмешку и внимательно посмотрел на посланца Ивана Самойловича, «гетмана Войска Запорожского обеих сторон Днепра». Был он в весомой должности генерального есаула, и личностью весьма примечательной в современной Украине самого Галицкого, пока он в прошлое
Настолько известным сей деятель был, что на всех банкнотах номиналом в 10 гривен, с первых выпусков купюр «незалежной» печатался его лик, причем всегда разный, но схожий. Однако на сидевшего сейчас перед Юрием человека совершенно непохожий.
— Ваши заслуги в защите православных людей известны не только в Слобожанщине и на землях Гетманщины, про оные знают в Червонной Руси — оттуда люди идут поклониться короне галицких королей, ваших сиятельных предков, великий государь!
— Не приукрашивай мои заслуги, Иван Степанович, — лесть сильно не понравилась Юрию, особенно сравнение с царем Федором Алексеевичем — сейчас обращение «великий государь» могло сулить многие неприятности, и вызвать сильное раздражение Москвы.
— Я просто государь и самодержец, и на «великого» не претендую. Пока все наследие свое древнее себе не верну!
«Вот так и надо — возвратить ни польские владения, что прежде были Галичиной и Волынью, я никак не смогу, ни сокрушить Крымского хана, освободив Феодоро, что вроде как моя родовая вотчина тоже. Так что угомонись, льстец, на дешевые провокации не поддаюсь. Хотя уверен, что ты, стервец, «прощупать» мои настроения решил, и не только по гетманскому приказу, но имея собственный шкурнический интерес».