Венец терновый (2)

Князь Ромодановский приказал отливать пули повсеместно, но тут выяснилась удивительная вещь. Требовалось сделать многие тысячи пулелеек, причем до двух дюжины разных размеров, ибо в русском войске царила поражающее разнообразие пищалей, мушкетов, фузей. И кузнецы отступили в беспомощности, не зная, сколько их нужно делать, каких пищалей или мушкетов больше всего в полках.

Ворох проблем, связанный с этим делом, сильно озадачил князя. И сейчас, расхаживая по комнате самого лучшего дома, он размышлял, что можно предпринять для производства «галичанок» — а так уже прозвали русские и казаки эти пули.

Конечно, можно было бы спросить о том у самозванца, которого от дыбы спасали пока удачливые походы на татарские кочевья, слухи о которых и множились, и ширились, причем число убитых татар давно превысило все разумные пределы. А об огромных богатствах, якобы вывезенных в Галич, не говорили только люди без капельки зависти в душе, а таковых в своей жизни старый князь практически не встречал.

— Князь Григорий Григорьевич, я прибыл из Галича!

В комнату шагнул сын боярский Никита Никишев, что числился поручиком, или по старому полусотским, у севских драгун. В запыленном кафтане и сапогах, с посеревшим лицом от быстрой и долгой скачки по бесконечным степным шляхам.

— Обоз с ружьями и серебром зачем оставил?! Мне деньги нужны — жалование платить надо!

— Не отдал князь Юрий Львович ни серебра, ни ружей с пушками, княже. Прости, не выполнил я твой приказ, не в моих силах то было. И так от стыда и срама, не знал, куда глаза деть.

— Тебя самозванец хулить осмелился?!

Григорий Григорьевич вскочил с кресла, куда только что уселся. Князь отличался горячим нравом, был тяжел на руку, постоянно местничал с другими боярами — только в Москве ратными заслугами не похвалишься, там в почете родовитость. Потомок Стародубских князей оной не отличался, многие бояре шипели ему в спину, попрекая «худородностью» — причем как раз те, кто успехов на бранном поле не добился.

— Он меня не хулил, княже! Как получил твое послание, прочитал и лицом князь Юрий Львович почернел. Грамоту твою владыке Фотию при мне показал, дал ему прочитать. Потом негромко сказал, что путь мне из Галича «чист», и вышел из комнаты. А вот владыка меня срамить принялся, дал грамоты старинные с золотыми печатями прочитать. А затем тебе собственноручно отписал послание, вот оно, княже!

— Дай сюда!

Григорий Григорьевич взял в руки протянутый свиток, сломал печать, размотав витой шнурок, развернул бумагу и принялся читать…

Глава 8

— Нет, в степь я больше не ходок! Хватит с меня пережитого ужаса! До сих пор кошмары сняться!

Юрий посмотрел в окно, по стеклу ползли капли дождя. Осень пришла слякотная, о таком бы дожде стоило мечтать в тот страшный день, когда и он, и его стрельцы, и сотни несчастных невольников, могли, если не сгореть в пламени, но неизбежно угореть и задохнуться в дыму.

В отчаянии, понимая, что теперь общая погибель практически неизбежна — степной пожар страшная штука — он от безнадежности отдал приказ выпустить по татарам оставшиеся гранаты. Это была мгновенная вспышка ярости, не хотелось подыхать зажаренной курицей, лучше уж солдатской смертью, где есть последняя крошка горького счастья — постараться убить врага отчаянным предсмертным усилием.

Оба единорога вкатили на небольшой пригорок, чтобы стволы хоть немного больше задрались вверх, чтобы достать неприятеля на двух верстах, и открыли огонь. Расчеты трудились как черти в аду, наспех баня ствол и досылая картуз за картузом. Юрий изощренно матерился, поминая все на свете и проклиная страшными ругательствами мир. Невольники и стрельцы молились — наверное, никогда небеса не слышали в этом месте столь искреннюю молитву с жутким набором ругани.

Однако неожиданно ветер совершенно переменился, и теперь страшный огонь пошел на татар, гоня на них клубы дыма. Роли мгновенно поменялись — сотни всадников бросились вскачь, и вот тут на них и упали гранаты, неся смерть, а заодно вызвав новые очаги пожара. В общем, для степняков начался долгий ужас, впрочем, как и для русских.

Трудно было понять, что происходит вокруг, все заволокло дымом — животные бесились, люди задыхались, крики и мольбы раздавались со всех сторон. Но были и те, кто сохранял спокойствие — несколько запорожцев даже задымили люльками, будто смога было мало вокруг. Юрий тоже закурил сигару, но тут же ее выплюнул и закашлялся, прижав к губам мокрую повязку, как и многие из людей.

Безумие продолжалось несколько часов, потом пришлось ждать всю ночь, и лишь перед рассветом тронулись в путь по еще дымившейся степи. Через несколько верст неспешного марша подошли к длинному оврагу, дорога проходила чуть выше его начала.

Такого ужаса Юрий еще никогда не видел — по всей длине этого природного «шрама» лежали грудами сотни трупов — лошадей и крымчаков. Видимо, обезумевшие от страха кони, пытаясь спастись, выбрали не ту дорогу и посыпались с отвесных склонов. А потом овраг заволокло дымом — и все живое превратилось в мертвую плоть.