Ногаец потрясенно воскликнул, но Юрий продолжал хладнокровно, словно не видя его изумления.
— Я их всех захвачу в плен! Выкупиться они не смогут, а потому ты их выкупишь всех. И кому будут принадлежать их кочевья, жены, дети? И не тебе ли они станут служить впредь?!
— Конечно мне, князь, — ногаец оживился не на шутку. — Но как я найду деньги на их выкуп?!
— Иди на Изюмский шлях следом, и уходи в сторону. Выкуп возьму ямчугой, свинцом, сукном и прочим добром. Будут медные пушки и порох — возьму тоже. А ясырей отдашь в обмен на маткуловцев. И сюда больше походами не ходи, здесь смерть ждет!
— Я понял это князь, — ногаец аж заерзал от нетерпения. — Никогда не приду и другим скажу не ходить…
— А вот это зря, — усмехнулся Юрий. — Всем своим врагам скажи, что здесь богатств много, а мне только сообщи заранее, куда и когда пойдут. Их беи здесь умрут, а нукеров и рода их ты снова «выкупишь». Пройдет десять лет — и ты будешь самый сильный в степи — и не крымские Ширины тобой командовать будут, а сам им станешь судьбу определять. А я тебе помогу — верную службу пожалую. Ты знаешь кто я?
— Князь…
Мехмет-бей несколько растерялся, с удивлением смотря на Галицкого. Юрий только усмехнулся в ответ. И произнес, стараясь правильно произнести греческое слово, о котором ему поведал отец Изекиль:
— Король Червонной и государь Новой Руси, что здесь мною основана. Князь Галицкий и Ново-Волынский, иных земель автократор и самодержец! Из рода королей Галицких, Юрий, второй этого имени!
Интерлюдия 1
Киев
25 июля 1677 года
— Владыко, непонятные дела творятся в южном Галиче. Ты велел мне сообщать, если что будет странное.
Митрополит Антоний Винницкий отвлекся от размышлений и внимательно посмотрел на архимандрита Фотия, одного из немногих клириков, кому он мог полностью доверять.
— И что там случилось такого, что встревожило?
— Князь Юрий Львович объявил себя автократором тех ногайских земель, что занял силой оружия. Очень необычных ружей, владыко, что стреляют на версту. И точно попадают при этом!
— Ты в этом уверен?
Митрополит происходил родом из шляхетской семьи, и, хотя в отличие от московского патриарха, не воевал в молодости, но в военном деле разбирался прилично и был сведущ во многих вопросах.
— Что тут необычного? Он вооружил своих стрельцов нарезными мушкетами или пищалями, вот они и стреляют на такое расстояние. Ты говорил, что в своем стольном граде у него есть большие оружейные мастерские — видимо, сманил к себе знающих работников.
— Да, ружья там делают отличные, я видел у запорожцев кошевого. И бьют на шестьсот шагов. А нарезные еще дальше стреляют. Необычно только то, что их заряжают также быстро. Я воевал с ляхами вместе с атаманам Кривоносом — и знаю, как трудно протолкнуть пулю через нарезы. Иной раз молотком бьешь с силою, и долго.
— Значит, все в дело в пуле. Надо раздобыть одну и посмотреть, думаю в ней хитрость.
— Вот она, владыко, — Фотий поставил на стол небольшую коническую пулю, с чуть закругленной верхушкой, похожую на наперсток. Антоний взял ее пальцами, покрутил. Чуть тяжелее обычного свинцового шарика, которые он в юности загонял в ствол пистоля, увесистая.
— Я стрелял из гладкоствольного ружья запорожского казака, он мой крестник, — Фотий посмотрел на митрополита. — Удивительная вещь, скажу тебе сразу, владыко. Странно только, что эта идея никому в голову раньше не приходила. А князь Галицкий оказался настолько талантлив и сведущ в воинском деле, что такое смог придумать.
— Ничего удивительного, иначе бы он не смог бы, который год, не только отражать набеги ногайцев, но и ходить в степь, разоряя их кочевья. И этим летом нанес большой урон орде — говорят, много сотен степняков убито под стенами Галича.
— Так оно и есть, вроде как целую тысячу магометан начисто истребили и прогнали с большим соромом восвояси.
— Древняя кровь королей проснулась в его жилах, и выбрала его мечом в защиту православия и наказания неверных!
— Я сам на это надеюсь, владыко. Собственными глазами читал королевские грамоты и тронул корону Даниила Романовича! И приложился устами к его кресту!
Фотий истово перекрестился — весной он побывал в Святогорской Лавре — там, в церкви были выложены драгоценные реликвии галицких королей. К ним шли с почитанием множество паломников, и там же, преклонив у алтаря колени, приносили присягу князю Юрию Галицкому многие сотни и тысячи переселенцев на эти благодатные земли.
Под видом монаха Фотий посетил сам Галич, и был поражен размерами большого города, с дымящимися трубами нескольких мануфактур, и дымами над многими мастерскими и домами. И самое удивительное, что везде топили черным, блестящим «горючим камнем», который завозили в город еще осенью на больших возах.
Да и князь произвел на архимандрита самое благожелательное впечатление — суровый воитель в блестящих латах, в окружении волынских гусар. Но при этом милостивец и очень внимательный к собственному народу, заботу о котором проявлял каждодневно.