Венец Прямиславы

При слове «туровская» у нее вдруг мелькнуло воспоминание. Глянув на нож, она ахнула, потом обернулась, точно надеялась каким-то чудом увидеть возле себя боярина Милюту или еще кого-то из мужчин туровского княжьего двора.

– Это мое… – начала она, и ее звонкий голос прозвучал среди тишины и осторожных перешептываний подобно удару колокола. – Мое…

– Что – «твое»?! – воскликнул Радослав, и даже удрученный Владимирко посмотрел на нее, моргая мокрыми ресницами.

– Ты кто, молодуха? – Он только сейчас ее заметил.

– Жена это моя, Прямислава Вячеславна, – пояснил Ростислав. – Чему удивляешься, брат? Сам же Переяра посылал в Туров ее сватать. Вот он и сосватал. Награди его, хорошо дело исполнил.

Владимирко промолчал, не зная, что ответить. Такого исхода затеянного им самим сватовства он никак не предполагал.

– Этот нож из моего приданого! – сказала Прямислава. – Мой отец, Вячеслав туровский, заказывал его в подарок Ростиславу. С Михаилом Архангелом, и там еще написано: «Помоги рабу Твоему…» Я его везла, когда ехала в Перемышль. Только вот… – Она запнулась, вспоминая судьбу своих покинутых на дороге сундуков. – Только я в Червене оставила приданое, а что с ним дальше было, не знаю. И с людьми моими…

– Как он к тебе по… – начал Ростислав, обращаясь к брату, но потом вспомнил: убитого Ярослава привезли к Владимирку с ножом, торчавшим из груди.

Ростислав и Прямислава переглянулись. Их осенила одна и та же мысль: тот, кто распоряжался приданым, мог взять и этот нож…

– У Юрия все осталось. – Радослав, словно угадав, ответил на их немой вопрос. – Сказал, что жена – его, а значит, и все ее имущество – тоже его.

– Жена – моя, а не его, – с угрозой произнес Ростислав и огляделся. – И он мне ответит…

«Не только за имущество жены, но и за поклеп!» – слышалось в его молчании, и многие это поняли.

И у многих, как и у самого Ростислава, забрезжила смутная догадка о связи всех этих разрозненных, казалось бы, событий…

– А как же Ратьша? – вставил по-прежнему насупленный боярин Судиша. – Ратьша ведь узнал его, княже! – Он показал на Ростислава. – Видел его лицо и мечом уязвил.

– Какой Ратьша? Воиславич? – спросил Ростислав.

Боярин Судиша, не глядя на него, с неохотой кивнул.

– И он меня видел в лесу?

– Плохо рассмотрел, – пояснил Истома: уже немолодой человек, с широким розовым носом, обгоревшим на солнце, светлыми волосами и золотистой седеющей бородой. Никакой враждебности к Ростиславу он не выказывал и тем сразу понравился Прямиславе. – Понимаешь, Володаревич, Ратьша тогда у той же волокуши спал, где Ярослав лежал. Когда схватились, он вскочил, спросонья бросился и увидел: Ярослав убийцу за грудь держит, а у самого из груди нож торчит и золотом под луной блещет… Сам дрожит, как вспоминает.

– Да где он? – Ростислав посмотрел по сторонам.

– В Белзе он остался, ранен же. Лежит, не встает. Вот слушай. Он как проснулся, как это все увидел, так бросился, себя не помня, и того беса мечом по плечу. Надвое бы раскроил, да тот черт увернулся, только немного ему плечо клинком задело. А сам на Ратьшу скакнул и ножом…

– Каким?

– Откуда я знаю, княже? Ратьша с резаной раной лежит, сам без памяти был двое суток. Еле выжил. А как опамятовался, то и сказал: дьявол тот роста невысокого, лицом темный, волосом черный… Ему говорят: «Половец?» – Он отвечает: «Точно, половец».

– А половец на свете я один? – Ростислав устало усмехнулся.

– Ну… – Истома развел руками, желая сказать, что вообще-то половец на Руси не один, но при дворе перемышльских князей знают одного.

– Так он успел того беса ранить? – спросила Прямислава. – В плечо?

Ростислав бросил на нее один взгляд и сразу стал раздеваться. Вся толпа, не исключая и Владимирка, затаив дыхание, следила, как на истоптанную траву перед шатром падает плащ, пояс с оружием, потом верхняя рубаха.

– Смотри… маловер! – торжествующе воскликнул Ростислав. Держа руки еще в рукавах нижней рубахи, он повернулся к Владимирку и показал ему свое голое плечо. – Здесь? Или здесь? Проверь, не стесняйся, не красна девица!

В толпе кто-то хихикнул, а стоявшие поближе рассматривали Ростислава с таким напряженным вниманием, словно ничего подобного никогда не видели. На плечах, на груди и на спине у него имелось три или четыре старых шрама, давно заживших, притом многие из смотревших знали происхождение этих шрамов. Ни одного свежего не было.

– Убедился? – спросил Ростислав и стал одеваться, не дождавшись ответа.

Дружина загудела гораздо оживленнее и радостнее, чем прежде. Ничего еще не разъяснилось, но мысль о виновности Ростислава уже всем казалась нелепой, и даже стыдно было, что еще сегодня утром они в это верили.

Одевшись, Ростислав оправил пояс, положил на него ладони и, в упор глядя на брата, резко спросил:

– Кто тебе сказал, что это я?

– Да… – Владимирко заморгал, не зная, что ответить.

Ни он, ни кто-либо другой не мог сейчас вспомнить, откуда взялась мысль, что убийца – Ростислав. Просто одно сложилось с другим: нож и слова Ратьши, который видел «половца», как-то сами привели к этому выводу.

– А Юрий? Где он, кстати?