Когда я поднималась по широкой лестнице в свою комнату на третьем этаже, мои мысли вернулись к мужчине, у которого был вкус шоколада и руки, которые могли быть такими нежными, но в то же время творить страшное насилие.
Я никогда его не забуду.
А завтра я сделаю все возможное, чтобы ему помочь.
Потому что он помог мне и каким-то безумным образом завладел моим юным, наивным сердцем.
Я его освобожу.
Неважно, насколько невыполнимой окажется эта задача.
Глава одиннадцатая
— Не забудьте, что сегодня вечером у Вас встреча в «Плакучей иве» с отцом, мистером Робсоном, и его сыном, — улыбнулась Флёр, вручая мне очередную охапку контрактов и папок с финансовыми отчетами.
Я сняла очки для чтения и взяла у нее бумаги. Сквозь меня рикошетом пронесся тяжелый звук, раздавшийся, когда я положила их на стол.
— Да, я помню.
Весь последний год отец использовал каждую деловую встречу со своей правой рукой Стивом Робсоном, чтобы свести меня с его сыном. Он думал, что я не вижу его уловок, но то, как он постоянно находил причины, чтобы оставить нас наедине, было сложно не заметить.
— Что-нибудь еще, мисс Чарлстон?
— Нет, спасибо. Пожалуйста, ни с кем меня не соединяйте. У меня слишком много работы.
— Конечно.
Флёр, в своем красивом фиолетовом платье, повернулась и вышла из кабинета. Ее наряд был элегантным, но соблазнительным, напомнившем мне о том, что за толстыми стеклянными окнами существуют солнце, жара и лето.
Долгое время я не покидала оснащенного кондиционерами здания более чем на несколько минут. Если меня не возили из офиса в офис, значит, я находилась на складах, проверяла витрины наших магазинов или изо всех сил пыталась наверстать упущенное за последние три года.
С той единственной ночи свободы, я лишилась сна. Сновидения меня не посещали. Зато часто преследовали кошмары. Меня день за днем терзало проклятое чувство вины за то, что я не смогла ему помочь.
Я повторяла это каждое утро.
И уже к обеду терпела неудачу.
Самое большее, на что меня хватило, это осознать, какой же глупой идеалисткой я была. Отец, благослови его Господь, помог мне понять, что в ту ночь я влюбилась не в незнакомца, а в саму
Никто бы не смог за несколько часов влюбиться в совершенно незнакомого человека. Особенно девушка, на которую напали, чуть не изнасиловали, а потом убедили нарушить закон и вломиться в Национальный парк. Мои возбужденные нервы и адреналин усилили бы любые чувства, сделав их намного ярче, чем на самом деле.
Я все себе выдумала. Увидела за поцелуями страсть, нарисовала идеальный роман, хотя на самом деле, не было ничего, кроме грязного парня и бейсбольного поля.
Вот и всё.
Я призналась себе, что была такой.
Юной, мечтательной, и папа был совершенно прав, утверждая, что работа важнее глупого увлеченья.
Просто мужчина из прошлого, с которым я впервые поцеловалась.
Я тяжело опустилась в кресло. Облокотилась на стол и положила голову на руки. Даже сейчас, со всеми этими ободряющими речами и умозаключениями, я все еще чувствовала вину за то, что никак ему не помогла.
Не потому, что все еще верю, что мы созданы друг для друга, или произошедшее между нами безумие было чем-то сказочным, а потому что мне не удалось вызволить незнакомца из тюрьмы, которая, вне всякого сомнения, лишила его последних остатков доброты и выплюнула озлобленным, циничным и жестоким.
Я не сдержала свою клятву.
Жизнь за жизнь.
Он меня спас.
Долгие месяцы я пыталась разыскать незнакомца. Обзванивала полицейские участки, окружные тюрьмы, даже нескольких бесплатных адвокатов, чтобы узнать, не попадало ли к ним его дело.
Но ничего.
У меня не было имени и только неопределенное описание — мешала его густая щетина, ночь и толстовка.
Оставшаяся у меня в сознании картинка была скорее загадкой и влюбленностью, чем четким образом, подходящим для художников-криминалистов или для внятных описаний.
Как будто его никогда и не существовало.
Но я знала, что это не так, потому что все еще думала об ожерелье с сапфировой звездой, и каждый раз, когда мне удавалось умыкнуть кусочек шоколада, в моем сознании вспыхивал незнакомец. Я должна это пережить. Это была всего одна ночь. Глупая влюбленность девятнадцатилетней девчонки.
Теперь я стала взрослой.
Заваленной работой и совершенно эмоционально вымотанной. Сейдж постарела, но по-прежнему каждый день приходила со мной в офис, по-прежнему мурлыкала у меня на коленях, когда я уже плохо соображала от цифр и таблиц, и по-прежнему прижималась ко мне в постели, когда меня одолевало одиночество из-за мыслей о жизни, которой я лишена.