Венец из молний (СИ)

— Я вын’ул болты из вашей спины. Неесколько протащил. Прижёг пару ран. Саамые кровоточ’ащие. Вроде ничего см’ертельного, хотя выглядело страшно.

Марек хотел что-то сказать, но словом подавился. Кивнул.

— Много у вас шрамов, — тоскливо протянул рыцарь.

Ведьмак помешал жижу палкой.

— Это вам, — он снял котелок с огня. — Смажьте раны и синяки, как остынет.

— Разве в’едьмачьи зелья нас не убьют?

— Это обычный эльфский крем. На тысячелистнике. Лечит одинаково, что остроухих, что людей. А я заживаю как собака. Вам нужнее.

Марек усмехнулся без причины. Он вспомнил, как продавший ему похожую смесь эльф сердечно уверял, что шрамы она тоже затягивает.

— Если вы боитесь, что я хочу вас убить, могу намазаться первым, — проскрипел Марек на кислые переглядки рыцарей.

Больше они не говорили. Ведьмак провалился в сон после глотка Ласточки, проспал до позднего утра в сидячей, никак не способствующей заживлению спины позе. Рыцари, собравшиеся поочередно блюсти вахту, последовали его примеру после повторной обработки ран. Мазь имела успокаивающее воздействие, особенно на людей без сил.

***

Марек проснулся, взял арбалет и углубился в лес. Вернувшись с вымоченными сапогами, обнаружил бодрствующей у затухающего костра Серафим. Всю ночь она еле спала из-за ноющей боли и проснулась, когда ведьмак шебуршался перед уходом.

Он подсел к ней, положил тушку кролика на землю и подкинул в яму сырых дров. Рыцарь насупилась, но ведьмак обманул её ожидания и костер не убил. Он вытянул руку, согнул неестественно пальцы и полыхнул огнём. Нескольких секунд его «волшебного» пламени хватило, чтобы выжечь из древесины сырость. Огонь снова забился в норе, и они посидели у него в тишине.

— Спасибо? — прошипел Марек так тихо, что Серафим еле разобрала, хотя привыкла к его речи. — Что всё ещё верите мне.

Она выдохнула носом в знак того, что услышала, не опустив в его сторону глаз. Вера в людей была неозвученной, шестой добродетелью.

— Нам придётся двигаться дальше, — продолжил ведьмак. — Я верну твою амуницию, но не сейчас.

Ноль реакции.

— В Ард Каррайг хорошие… нормальные врачи. Но идти туда дня три, — кончил Марек.

Занялся свежеванием добычи. Никто из троицы не подозревал, насколько они оголодали, вплоть до первых запахов варёного мяса. Жилистого, почти пресного — у ведьмака нашлась только соль, но питательного.

После сердитого завтрака перевязали раны и собрались в путь. Ещё на охоте Марек сориентировался на местности: ночью он погнал их, разбитых, на запад, чтобы сбить возможных преследователей со следа. Позже свернул севернее, уже куда им и было нужно, по дорогам проходимым, но далеко не самым известным. Ведьмак, впрочем, не тешился надеждой, что каэдвенские преступники плохо разбираются в закоулках своего же государства.

Предсказанный картой Шаэрраведд не дождался гостей.

***

Серафим вела Хмель и, садясь на лошадь, заметно каменела. Всё ещё чёрный, но уже не такой угрожающий без мощных доспехов, рыцарь явно отвык от смены лошадей и управлял кобылой не очень уверенно, боясь навредить и животному и себе. Хмель было всё равно: она не ругалась и не болтала, за ней не надо было постоянно следить, как и обращать внимание на её сигналы — их попросту не было.

При первой же возможности, когда Серафим с Хмель ушли вперед, Гуарин замедлил ход и обернулся. Марек за его спиной, сидящий большую часть времени лицом против направления, ковырял кинжалом палку.

— В’едьмак, — прошептал Гуарин.

Марек развернулся и сел боком, на что Туфо недовольно фыркнула. Обычно тихая, она явно не оценила новую расстановку и прибавившийся ей на круп вес, который ещё и вертелся.

— Не гов’орите при Серафим о Дху Тоораен.

Гуарин убедился, что сцепился взглядом с ведьмаком, хотя это было крайне неудобно в их положении. Случайно заметил, что незрячий глаз Марека почему-то зелёный, почти в цвет его собственных глаз.

— Это не конь, это — чл’ен семьи. Поонимает’е?

Ведьмак не понимал, но был наслышан. Кивнул.

— Она выырастила этого коня, в’едьмак. Рыцарь Шахматной Доски приезжал в имение Рири и Моль фон д’Амеди каждое лето, жел’ая купить Дху. Ещё когда я, тем более Серафим, на лошади сидеть не умели. Каждый год он уезжал ни с чем, и он не был единст’венным. Серафим, будучи мельче жереб’ёнка, защищала эту махину ото всех, понимаете? Никому не хотела отдаваать.

Марек представил крепкого жеребёнка, но маленькую Серафим не смог. Для него Серафим была базальтовой статуей, высеченной молотком и резцом, где-то под открытым небом Туссента. Изначально, всегда и навечно, только если ей не снесут голову или не выломают ноги, титанической и сформированной.

***

Всадники шли в несколько раз медленней прежнего, а привалов за день делали не три, а пять — всё у всех болело, а лошади быстро уставали. Они недоедали, как и всадники.