Венец Чингисхана

– Что это за фокусы? – Я недовольно смотрела на происходящее.

– Фокусы? – хозяйка подняла брови. – Ну, вообще-то с ними гораздо веселее, ты не находишь, деточка? Разве в детстве ты не любила фокусников?

Она посерьезнела, еще что-то пробормотала, переложила какую-то карту и с интересом посмотрела на меня:

– Ну вот, никакой ошибки – это действительно ты!

– Действительно я. – Я не стала спорить с очевидным. – И что с того?

– Я хочу сказать, что именно тебя мы ждали, ты – именно тот человек, который должен многое изменить.

– Изменить? – повторила я за ней. – Что изменить? И кто это – вы? И с чего вы взяли, что я – тот человек?

– Не находишь ли ты, деточка, что задаешь слишком много вопросов? – проговорила хозяйка, внимательно разглядывая какую-то карту, прежде чем отложить ее в сторону.

– Вопр-росы! Вопр-росы! – хрипло прокричал попугай.

– Но я действительно ничего не понимаю!

– Скоро поймешь, всему свое время! – Она отодвинула карты, поставила перед собой стеклянный шар, в котором шел снег, положила на него тяжелые старые руки, вгляделась… крупные хлопья снега, медленно кружась, падали на дно шара…

Крупные хлопья снега, медленно кружась, падали на промерзшую соленую землю. Низкое небо нависло над степью, словно войлочная кровля огромной юрты. Тимуджен привстал в стременах, оглядел раскинувшуюся перед ним бескрайнюю равнину.

Сотни, тысячи дымов поднимались к низкому небу, тысячи костров пылали в предрассветной полутьме. Тысячи юрт были торопливо расставлены по берегам Керулена, десятки тысяч лошадей нервно всхрапывали, оглашали окрестности негромким полусонным ржанием. Десятки тысяч воинов задавали лошадям корм, тщательно поправляли сбрую, примеряли парадные доспехи.

Здесь были широкоскулые меркиты в панцирях из шкур черных яков, остролицые недоверчивые ойраты, поклоняющиеся черному ворону, немногословные татары в расшитых золотом шапках, хитрые расчетливые найманы в дорогих хорезмийских кольчугах, с кривыми мечами из далекого Дамаска, высокомерные заносчивые хунгариты, кереиты, верящие в странного западного бога Иисуса, и еще десятки, сотни других племен, больших и малых.

И все эти люди, все эти храбрые воины и мудрые старейшины собрались этим утром на берегу Керулена не для кровавой битвы, не для заключения договора о границах кочевий и пастбищ – они собрались здесь этим морозным утром, чтобы вручить ему, Тимуджену, ключи от своей судьбы.

Тимуджен опустил тяжелые веки.

Он вспомнил, как кочевал с матерью по степи, скрываясь от людей Таргултая, заметая следы, терпя бесчисленные лишения, страдая от голода и холода, вспомнил, как десятилетним мальчишкой бежал за лошадью кривоногого десятника, бежал, неся на плечах тяжелую деревянную колодку. Вспомнил, как прятался в темной ледяной воде, пережидая погоню. Где сейчас тот десятник? Где сам Таргултай? Где его былой нукер и побратим Джамуха, который, движимый завистью и расчетом, предал Тимуджена, сговорился за его спиной с могущественным повелителем кереитов Ван-ханом и выступил с четырьмя туменами против названого брата?