Венедикт Ерофеев и о Венедикте Ерофееве

В это время я была – как бы это назвать? ну пусть будет так: очарована – св. Франциском Ассизским. Я читала много францисканской литературы, и наконец мне захотелось сделать новый перевод «Цветочков» и издать его в ЛитПамятниках. Я со школьных лет не предпринимала никаких попыток опубликовать что-нибудь из своего, но вот «Цветочки» мне очень захотелось сделать доступными для нашего читателя. И вроде бы «Литературные памятники» как раз такие книги должны издавать.

Я поделилась этой мыслью с С. С. Аверинцевым и М. Л. Гаспаровым, и оба они меня поддержали, хотя заранее советовали на удачу не особенно надеяться. Аверинцев сказал: «Нужно найти человека, который бы написал вступительную статью. Но это должен быть не я и не М. Л. Кто-то „от противного“ (то есть человек марксистской выдержки). А мы на коллегии будем поддерживать издание».

Михаил Леонович даже написал за меня официальную заявку (где-то она у меня хранится).

– Вы не сможете этого изобразить, – печально заметил он.

В этой заявке М. Л. изобразил Франциска «выразителем народных чаяний в характерной проторенессансной форме». Упор был на народность умбрийского блаженного и на его близость к бедным и униженным. Это было то, что Аверинцев называл «оболом Харону», плата за вход в официальный мир.

Дальше нужно было встретиться с академиком Д. С. Лихачевым, поскольку он был председателем редакционной коллегии серии «Литературные памятники». За этим я, собственно, и поехала в Ленинград. С. С. Аверинцев и другие доброхоты предупредили Д. С. Лихачева, так что я пришла к нему не с улицы. Он назначил мне встречу в своем кабинете.

Разговор наш был недолог.

– Вы думаете, мне не хочется издать «Цветочки»? Да мы об этом еще с академиком Конрадом говорили! И «Исповедь» блаженного Августина мы хотели издать… Но ничего не выйдет. Ничего. Не стоит пробовать. Вот, мы издали недавно жития русских святых (тут оболом Харону был, понятно, патриотизм) – и то, какой скандал вышел! А тут Франциск.

– А говорят, – робко вставила я, – что в Памятниках собираются к юбилею Лютера его том издать…

– Лютера! Вы понимаете разницу? Лютер бунтарь. А тут – канонизированный святой! (Кстати, Лютеру и бунтарство не помогло: этот том так и не вышел.) Разве я (подчеркнуто) здесь что-нибудь решаю?

– А кто же? – спросила я. – Ведь вы – председатель редколлегии серии.

– За моей спиной, – Д. С. буквально показал рукой через плечо, – комиссар Самсонов.

Я даже обернулась. Но никого в кабинете не было. О комиссаре Самсонове я ничего не знала. Формально он был заместитель председателя редколлегии, то есть Д. С. Лихачева.

И напоследок, прощаясь, Д. С. добавил:

– Но если вы найдете какое-то более прогрессивное издательство, я с радостью напишу вступительную статью.

Вот это показалось мне уже издевательством. Более прогрессивное, чем ЛитПамятники!

– Какое же прогрессивное издательство? – спросила я.

– Ну, например, «Московский рабочий».

На этом мы и простились.

А А. В. Михайлов, также посвященный во францисканский проект, уже в Москве сказал мне:

– А почему обязательно «Цветочки»? Переведите «Придворного» Кастильоне (Il libro del Cortegiano). Тоже интересная вещь.

Письмо Михаила Генделева

Иерусалим – Москва. 20 июля 1988 года

Тема «Венедикт Ерофеев и Израиль» еще ждет непредвзятого и добросовестного исследователя. Обязательно коснется этот исследователь и взаимоотношений автора «Москвы – Петушков» с поэтом, сегодня приобретшим в Израиле статус классика, – Михаилом Самуэлевичем Генделевым (1950–2009). Михаил Генделев упоминает Ерофеева в нескольких статьях, к Ерофееву же обращено стихотворение Генделева «Станционный смотритель».

Jerusalem. 20. VII. <19>88

Здравствуйте, Веня.

Поздравляю Вас со счастливо перенесенной операцией[577]. Мы – т. е. я и мои друзья – очень переживали, и, чуть ли не впервые, – я вынужден был обратиться к Высшей Инстанции – поперся я, атеист, к стене Плача, сунул записочку Господу. А бывшая жена моя Елена[578] сходила (она, бедолага, христианка, правда, православная, вот беда какая…) в храм Гроба Господнего с той же целью[579]. Так что за Вас, милостивый государь, молились в Иерусалиме. Не до конфессий…

Веничка. Я до сих пор нахожусь под обаянием наших посиделок, к сожалению моему столь кратковременных, я счастлив был увидаться с Вами[580] и надеюсь, да, надеюсь, на повторение встречи[581]. Сейчас, а не в конце письма, хочу передать Вам привет от моего друга Маи Каганской (она напишет, если Вы не возражаете, Вам отдельное письмо)[582]; Мая просила Вам передать дословно следующее: она гордится тем, что живет с Вами, Венедикт Ерофеев, в одно историческое время. Я присоединяюсь. И простите мне высокопарность. Чего там!

Веня, мы все, Ваши читатели и, грубо говоря, поклонники, желаем Вам здоровья и счастья и еще здоровья и счастья.