Венедикт Ерофеев и о Венедикте Ерофееве

Вливали
   в Россию
      цари
            вино да молебны, –
чтоб
   вместо класса
      была
            дурацкая паства,
чтоб
   заливать борьбу
            красноголовым да хлебным,
чтоб
   заливать борьбу
            пожарной кишкой пьянства.
‹…›
Мы
   пафосом новым
            упьемся дóпьяна,
вином
   своих
         не ослабим воль.
Долой
   из жизни
         два опиума –
бога
         и алкоголь!

(«Два опиума», 1929)

Нынешняя ерофеевская библиография – несколько сотен номеров. Мемуаров о нем – на толстый том. Существуют уже три комментария к поэме; один из них в четыре раза больше самого текста (к «Доктору Живаго» или «Тихому Дону» нет ни одного). Мемориальная доска во Владимире и памятник на Курском вокзале, кажется, завершают канонизацию.

Веничка – культурный герой, а Ерофеев – культовый писатель. Редкие нападки и призывы выбросить «Москву – Петушки» из нового литературного пантеона, кажется, только придают ситуации остроту. Какой же суп обходится без соли, а лавровый венок без терний?

Однако Ерофеев и сегодня остается в большой мере кружковым писателем, автором для своих. Горизонты ожидания разных его читателей катастрофически не совпадают.

…Я дружила с Айхенвальдом, и однажды на мой вопрос «что нового в литературе» он сказал (учтите, что это московский интеллигент, не пил, не курил, матом не ругался): «Есть такое гениальное произведение „Москва – Петушки“, но ты этого не поймешь». Я стала, как дура, спрашивать, в чем там дело, а моя знакомая отвечает: «Да просто пьяница едет в электричке». Я потом то же отвечала, когда пришлось Вене оформлять военный билет. Врачи в психоневрологическом диспансере как узнали, что он автор «Петушков», все выспрашивали: ну что там? Ну, хоть в одной главе? – Да ничего особенного: едет пьяница в электричке (Г. Ерофеева).

Я вообще считаю, что «Москва – Петушки» – это экскурс во всю культуру человечества, особенно в русскую (А. Леонтович).

И то и другое – правда. Но между историей пьяницы в электричке и культурной энциклопедией, вообще говоря, – бездна. Соединить обе точки зрения в одном кругозоре совсем непросто.

«Когда б вы знали, из какого сора…» Но этот сор в поэзии обычно спрятан, не оказывает влияния на восприятие, становится доступным только благодаря усилиям дворников-специалистов.

Сор в ерофеевской поэме лежит на поверхности и, кажется, скрывает смысл. Внешняя тема и фабула находятся в сложных отношениях с сутью.

«Веселие Руси есть пити…» Только для плохих актеров пьяница-алкоголик становится предметом комического подражания и профессиональной гордости. Те, кто сталкивался с типом не в культуре, а в натуре, менее всего склонны к смеху. Дорога в ад вымощена не только благими намерениями, но и пустыми бутылками. По ней прошло так много народу, увлекая за собой любимых и близких, теряя по пути замыслы, смыслы и человеческий облик, что первый импульс, возникающий при столкновении с этим материалом как предметом искусства: закрыть и забыть.

Нет, что я сказал, то сказал. Первую дозу я не могу без закуски, потому что могу сблевать. А вот уж вторую и третью могу пить всухую, потому что стошнить, может, и стошнит, но уже ни за что не сблюю. И так – вплоть до девятой. А там опять понадобится бутерброд.

Это ведь не веселое пушкинское «Подымем стаканы!», тут и «Пьяненькие» Достоевского, его Мармеладов кажутся персонажами сентиментальной повести. Правда, дальше ерофеевский натурализм не идет. «У нас тут прямо как у Тургенева: все сидят и спорят про любовь». Подробности вакхических пиров с мокрыми штанами, битыми физиономиями и блевотой в ванной все-таки остаются за кадром.