Великий тес

Тесть, поглядывая на почерневший лед Иркута, сказал Угрюму:

— Если уходить, то сейчас!

Зимой они много говорили о летней перекочевке, и дело было решенным. Солнце поднялось над горами, закурился пар над мокрым войлоком юрт, над южными склонами гор с отопревшей землей.

Весь день семья дархана сушила, скатывала войлок, разбирала, связывала и укладывала остов юрты. Жителям стана они говорили, что идут к братскому князцу Нарею, вверх по течению Иркута. Обмана в тех словах не было. Люди этого князца не раз приезжали в улус Яндокана и звали дархана поработать у них.

На другой день Угрюм с тестем навьючили лошадей, привели коров, бычков и телок из стада, погнали их всех на полдень, неспешно выпасая в пути. Долина реки снова сузилась, черновая буреломная тайга подступила к берегам. Скотопрогонная дорога то и дело уходила в сторону, спрямляя извилистый путь Иркута. Новая зелень только набирала силу у самых корней, на земле. А горы становились еще выше. Но теперь все это уже не пугало путников. От приезжавших зимой людей и от Яндокана они знали, что Нарей выпасает свои стада на самом краю просторной и благодатной долины, жить и кочевать по которой почли бы за счастье все здешние народы. Но как всякое благое место на земле, долина была занята, получить в ней свой улус и удерживать его за собой мог только сильный, многочисленный и воинственный народ.

Так они шли с неделю, и открылись раздольные поляны выпасов князца Нарея. Овцы в их отаре были тяжелы. Подошло время остановиться, отделять брюхатых и дать им покой.

И снова все повторилось, как зимой. Только теперь они подходили к стадам Нарея безбоязненно. С некоторыми людьми были уже знакомы, другие слышали о семье кочующего дархана.

Нарей, толстый, веселый князец с плутоватыми глазами, принял их ласково и шумно. Он щедро угостил Гарту с Угрюмом, говорил, что работы им хватит на все лето. Они опять поставили юрту рядом с его селением и немного в стороне, у кромки леса. Угрюм сразу же принялся делать навес над тем местом, которое выбрал под кузницу, начал складывать горн. Рядом с ним с утра до вечера толклись ребятишки и росла гора поломанной, сносившейся домашней утвари.

Ковал он непрерывно почти месяц. Только после этого стали появляться дни для отдыха. Отара Гарты Бухи так умножилась, что тесть каждый день выпасал ее. Пастбища Нарея были просторней и ровней выпасов Яндокана. Но улус его со всех сторон теснил лес. Мужики Нарея с завистью говорили о просторных выпасах в верховьях Иркута, а Гарту как чужака то и дело оттесняли к лесу.

Занятый работой, Угрюм мало вникал в жизнь и заботы здешних людей. Зато тесть вызнал многое. Как щедро ни платили за работу его зятю, он понимал, что благополучие и удача князца Нарея с его людьми зависели от бурят и мунгал, кочевавших в долине. Если они не приезжали и ничего не требовали, его народ жил счастливо. Если начиналась война с киргизами или с калмыками либо усобица между мунгальскими царевичами, соседи, не спрашивая, забирали у рода коней, скот и молодых парней. Могли прихватить кузнеца, если он им понадобится.

Когда работы стало меньше, старый Гарта с зятем навестил Нарея. Сказав слова благодарности и благопожеланий, он стал выспрашивать о свободных выпасах и кочевьях.

— В одну сторону долина, — махнул князец на закат, — в другую Далай-Байгал! — указал на отрог хребта, густо заросший ельником. Он был доволен работой дархана. — Дорога туда широкая, не заблудитесь. Тунгусы там сильно злые. Зимой, в холода, они спускаются с гор. Торговые и промышленные люди ходят за Байгал-далай, но свой лучший товар продают мне. А выпасов там всего на сто голов. Расплодится сто одна — все падут от бескормицы и вы погибнете вместе с ними.

Запали Угрюму на ум слова Нарея про сто голов скота: роду не прожить, а семье можно. Он помнил исток Ангары — скалистый, горный, непригодный для жизни скотовода. Там и промышленные долго не задерживались, потому что за каждым соболем надо было лазить по крутым склонам гор.

«Выпасы на сто голов — это уже хорошо, — думал. — Да птица, да зверь, да рыба, которую жена, тесть и теща не едят. Но если вдруг станет голодно, смогут поддержать жизнь и такой едой».

Распрощавшись с людьми Нарея и с самим князцом, Угрюм погнал свой табун, стадо и отару на полдень, вверх по притоку Иркута. Здесь был прорублен бечевник. На узких, разбитых тропах с гатями и с колеей волока стругов видны были следы лошадей и скота.

Стадо и отара то и дело увязали в болотине. Лютовал овод, но не так сильно, как за Енисеем. И комар здесь был не так зол, как в низовьях Ангары. Тайга с зеленым вислым мхом на деревьях пугала. Скот голодал, то и дело сбиваясь в кучу. Ревели быки и коровы. Но тяжко идти было только два дня.