Великий карбункул

губернаторы Массачусетса, словно по уговору, сохраняли за этой уже не

существующей картиной ее законное место в парадной зале Губернаторского

дома.

- Право же, некоторые из этих истории просто ужасны, - заметила Элис

Вейн, у которой рассказ ее кузена не один раз вызывал то невольное

содрогание, то улыбку. - Было бы, пожалуй, любопытно снять с этого холста

верхний, почерневший от времени слой краски - ведь подлинная картина

наверняка окажется менее устрашающей, чем та, которую нарисовало людское

воображение.

- Но возможно ли, - осведомился ее кузен, - возвратить этому старому

портрету его изначальные цвета?

- Таким искусством владеют в Италии, - отвечала Элис.

Губернатор меж тем очнулся от раздумья и с улыбкой прислушивался к

беседе своих юных родственников. Но когда он предложил им свое объяснение

загадки, в голосе его послышалось что-то странное.

- Мне жаль подвергать сомнению достоверность легенд, которые ты так

любишь, Элис, - начал он, - но мои собственные изыскания в архивах Новой

Англии давно помогли мне разгадать тайну этой картины - если только можно

назвать ее картиною, ибо лицо, запечатленное на ней, уже никогда не

предстанет перед нашим взором, точно так же как и лицо давно умершего

человека, с которого она была писана. Это был портрет Эдуарда Рэндолфа, построившего этот дом и знаменитого в истории Новой Англии.

- Портрет того самого Эдуарда Рэндолфа, - воскликнул капитан Линколн, -

который добился отмены первой хартии Массачусетса, дававшей нашим прадедам

почти демократические права? Того самого, который заслужил прозвище злейшего

врага Новой Англии и чье имя до сего дня вызывает негодование, как имя

человека, лишившего нас наших законных свобод?

- Это был тот самый Рэндолф, - отвечал Хатчинсон, беспокойно

приподнявшись в своем кресле. - Ему на долю выпало отведать горечь

всенародного презрения.

- В наших хрониках записано, - продолжал комендант Уильямского форта, -

что народное проклятие тяготело над Рэндолфом до конца его жизни, что оно

навлекало на него одно несчастье за другим и наложило печать даже на его

последние мгновения. Говорят также, будто невыносимые душевные муки, причиняемые этим проклятием, прорывались наружу и накладывали свой

безжалостный отпечаток на лицо несчастного, вид которого был настолько

ужасен, что немногие осмелились бы взглянуть на него. Если в

действительности все было так и если висящий здесь портрет верно передавал

облик Рэндолфа, мы можем лишь возблагодарить небо за то, что теперь его

скрывает темнота.

- Все это глупые россказни, - возразил губернатор, - мне ли не знать, как мало общего они имеют с исторической правдой! Что же касается до

личности и жизненного пути Эдуарда Рэндолфа, то здесь мы слишком безрассудно

доверились доктору Коттону Мэзеру, который, как мне ни прискорбно говорить

об этом (ведь в моих жилах есть капля его крови), заполнил наши первые

хроники бабушкиными сказками и сплетнями, столь же неправдоподобными и

противоречивыми, как рассказы о первых веках Греции и Рима.

- Но разве не правда, - шепнула Элис Вейн, - что в каждой басне есть

своя мораль? И если лицо на этом портрете и впрямь так ужасно, мне думается, не зря он провисел столько лет в зале Губернаторского дома. Правители могут

забыть о своей ответственности перед согражданами, и тогда не мешает

напомнить им о тяжком бремени народного проклятия.

Губернатор вздрогнул и бросил тревожный взгляд на племянницу: казалось, что ее ребяческие фантазии задели в его груди какую-то чувствительную

струну, оказавшуюся сильнее всех его твердых и разумных принципов. Он

превосходно понимал, что кроется за этими словами Элис, которая, невзирая на

европейское воспитание, сохранила исконные симпатии уроженки Новой Англии.

- Замолчи, неразумное дитя! - воскликнул он наконец небывало резким

тоном, поразившим его кроткую племянницу. - Недовольство короля должно быть

для нас страшнее, чем злобный рев сбитой с толку черни. Капитан Линколн, я

принял решение. Один полк королевских войск займет форт Уильям, два других

частью расквартируются в городе, частью станут лагерем за городской чертой.

Давно пора, чтобы наместники его величества, после стольких лет смут и чуть

ли не мятежей, получили наконец надежную защиту.

- Повремените, сэр, не отвергайте с такой поспешностью веры в

преданность народа, - сказал капитан Линколн, - не отнимайте у людей

уверенности в том, что британские солдаты навсегда останутся им братьями, что сражаться они будут лишь плечом к плечу, как сражались на полях

Французской войны. Не превращайте улицы своего родного города в военный

лагерь. Взвесьте все еще раз, прежде чем отнять форт Уильям, ключ ко всей

провинции, у его законных владельцев - жителей Новой Англии - и отдать его в

чужие руки.

- Молодой человек, это дело решенное, - повторил Хатчинсон, вставая с

кресла. - Сегодня вечером сюда прибудет британский офицер, который получит

необходимые инструкции касательно размещения войск. Для этого потребуется и

ваше присутствие. Итак, до вечера.