спиртного с навинченным на горлышко оловянным стаканчиком. Отхлебнув по
изрядному глотку, они двинулись дальше с таким громким смехом и шутками, что, казалось, неудавшееся злодеяние их сильно развеселило. Через несколько
часов они вовсе забыли это происшествие и не подозревали, что всевидящий
ангел на веки вечные занес в списки их грехов преднамеренное убийство. Что
же до Давида Суона, то он продолжал крепко спать, не зная, что над ним на
какое-то мгновение нависла тень смерти, и не ощутив радости возвращения к
жизни, когда опасность миновала.
Он спал, но уже не так спокойно, как прежде. За время короткого отдыха
его молодое тело скинуло с себя груз усталости, вызванной долгой ходьбой. Он
то вздрагивал, то принимался беззвучно шевелить губами, то бормотал что-то
неразборчивое, обращаясь к видениям своего полуденного сна. Но вот с дороги
донесся стук колес, который становился все громче и громче, пока наконец не
дошел до затуманенного дремотой сознания Давида. Это приближалась почтовая
карета. Юноша вскочил, мгновенно придя в себя.
- Эй, хозяин! Не подвезешь ли? - крикнул он.
- Садись наверх, - отозвался кучер.
Дэвид вскарабкался на крышу кареты и весело покатил в Бостон, не бросив
даже прощального взгляда на источник, где, подобно веренице снов, промелькнуло столько событий. Он не знал, что само Богатство бросило на воды
ручья свой золотой отблеск; не знал, что с журчаньем источника смешались
тихие вздохи Любви; что Смерть грозила обагрить его воды кровью - и все это
за тот короткий час, пока он спал на берегу.
Спим мы или бодрствуем, мы не ощущаем неслышной поступи удивительных
событий, вот-вот готовых свершиться. И можно ли сомневаться в существовании
всесильного провидения, если, вопреки тому, что на нашем пути нас ежечасно
подстерегают неожиданные, неведомые нам случайности, в жизни смертных
все-таки царит какой-то распорядок, позволяющий хотя бы отчасти угадывать
будущее?
Перевод И. Разумовского и С. Самостреловой
Натаниэль Хоторн. Молодой Браун
Молодой Браун вышел в час заката на улицу Салема, но, переступив порог, обернулся, чтобы поцеловать на прощание молодую жену. Вера - так звали жену, и это имя очень ей шло - высунула из дверей свою хорошенькую головку, позволяя ветру играть розовыми лентами чепчика, и склонилась к молодому
Брауну.
- Милый мой, - прошептала она тихо и немного грустно, приблизив губы к
самому его уху. - Прошу тебя, отложи путешествие до восхода солнца и проспи
эту ночь в своей постели. Когда женщина остается одна, ее тревожат такие сны
и такие мысли, что подчас она самой себя боится. Исполни мою просьбу, милый
муженек, останься со мной - хотя бы одну только эту ночь из всех ночей года.
- Вера моя, любовь моя, - возразил молодой Браун. - Из всех ночей года
именно эту ночь я не могу с тобой остаться. Это путешествие, как ты его
называешь, непременно должно совершиться между закатом и восходом солнца.
Неужели, моя милая, дорогая женушка, ты уже не доверяешь мне, через три
месяца после свадьбы?
- Если так, иди с миром, - сказала Вера, тряхнув розовыми лентами. - И
дай бог, чтобы, вернувшись, ты все застал таким, как оставил.
- Аминь! - воскликнул молодой Браун. - Прочитай молитву, дорогая Вера, и ложись спать, как только стемнеет; и ничего дурного с тобой не
приключится.
Так они расстались, и молодой человек пошел прямой дорогой до самого
молитвенного дома; там, прежде чем свернуть за угол, он оглянулся и увидел, что Вера все еще смотрит ему вслед и лицо ее печально, несмотря на розовые
ленты.
“Бедная моя Вера! - подумал он, и сердце у него дрогнуло. - Не злодей
ли я, что покидаю ее ради такого дела? А тут еще сны, о которых она
говорила! Мне показалось, при этих словах в лице ее была тревога, точно
вещий сон и вправду открыл ей, что должно свершиться сегодня ночью. Но нет, нет; она умерла бы от одной подобной мысли. Ведь она - ангел во плоти, и
после этой ночи я никогда больше не покину ее и вместе с ней войду в
царствие небесное”.
Приняв на будущее столь похвальное решение, молодой Браун считал себя
вправе пока что поспешить к недоброй цели своего путешествия. Он шел мрачной
и пустынной дорогой, в тени самых угрюмых деревьев леса, которые едва
расступались, чтобы пропустить узкую тропинку, и тотчас же снова смыкались
позади. Трудно было вообразить себе более уединенное место; но в подобном
уединении есть та особенность, что путник не знает, не притаился ли
кто-нибудь за бесчисленными стволами и в сплетении густых ветвей, и, одиноко
шагая по дороге, проходит, быть может, в гуще неведомой толпы.
“Тут за каждым деревом может прятаться коварный индеец, - сказал себе
молодой Браун и, боязливо оглянувшись, прибавил: - А что, если сам дьявол
идет бок о бок со мной?”
Все еще оглядываясь, он миновал изгиб дороги, потом снова посмотрел
вперед и увидел человека в скромной и строгой одежде, сидящего под большим, раскидистым деревом. Как только молодой Браун поравнялся с ним, тот встал и
зашагал рядом.
- Поздненько вы собрались, молодой Браун, - сказал он. - Часы на Старой
Южной церкви били, когда я проходил через Бостон, а с тех пор прошло уже не