Великий диктатор

На наш смех к нам на стог пожаловал и дед Кауко.

— Ну, ясно! Два Матти, старый и малый, на облака смотрят. А ну-ка, подвиньтесь, я тоже хочу, — дед потеснил меня в сторону отца, и мне для удобства пришлось лечь ему на грудь, чем он тут же воспользовался, запустив свою пятерню в мои отросшие волосы.

Я даже уже сделал вывод, что детские волосы и китайская пузырьковая плёнка имеют одинаковые антистрессовые свойства. Поэтому и не возмущаюсь. До изобретение той плёнки ещё очень далеко.

— Вон-вон, смотрите! — неожиданно закричал дедуля, указывая на очередное облако. — Чугунок с одной ручкой, как у нас.

— Это тот, которому ты вторую отломал? — подколол деда отец.

— Да я здесь причем? — возмущенно заорал дед и сделал попытку встать.

Отчего стог сена заходил ходуном, и мы, всей дружной компанией съехали вниз, обрушив эту конструкцию.

Первым смеяться начал я. Потом мой звонкий смех подхватил басовитый хохот отца, а через мгновение к нам присоединился и кашляющий смех деда. И я, лежа головой на животе отца и вверх ногами на груди деда, смеялся, и мне было так хорошо, как наверное не было никогда в двух моих жизнях.

Глава 8

В отличие от лета, зима тянулась долго и неспешно. Меня окончательно и бесповоротно переселили в мансарду, а в планах отца даже было разделение нашей с Ахти общей комнаты на две. Так как недалёк тот миг, когда и он приведёт в наш дом невесту.

Мои летние поползновения на внесение в жизнь финнов форточки потерпели неудачу. Братец Эса был не против поэкспериментировать, но отец не разрешил портить рамы на окнах. А на мою жалобу о духоте мне были выданы деревянные клинышки и продемонстрировано как регулировать при их помощи, рамы, чтобы создать небольшую щёлочку для проветривания.

Всю осень мы кроме традиционного сбора картофеля участвовали и в улучшении «Matti-Leiri» — лагеря Матти, как он значился в бумагах и на вывеске декоративных ворот. Устанавливали дополнительные лавочки, еще один причал, пару беседок. Отсыпали нашей щебёнкой дорожки. Вернее, всё это делали взрослые, а я путался под ногами и выполнял мелкие поручения. Господам из «Финской партии» очень понравился такой формат то ли съезда, то ли конференции, и они, расщедрившись, выделили отцу денег на ещё один домик.

Плюс, в этом году до нас добралась телеграфная линия, которую тянули в сторону Пудасъярви, крупного лапландского села. Телеграфную станцию пристроили к нашему почтовому отделению. Просто привезли уже готовый сруб-пятистенок и, установив на фундамент, обшили досками. А телеграфиста нам прислали из Выборга, где была школа телеграфистов. Обрам Няков, как звали присланного, был из вепсов. И довольно смешно разговаривал на финском, что первое время очень веселило народ. Но парень был не обидчивый и быстро влился в местное общество, а многие семейства, даже стали строить матримониальные планы на него.

Моё обещание написать позаимствованные стихи на русском языке внезапно обрело реальность. Где-то в конце ноября из Гельсингфорса пришло письмо с просьбой ко мне перевести стихи на русский. Главный редактор «Вечерней газеты» Ээро Эркко подрабатывал внештатным корреспондентом в «Петербургском листке» и обещал, что мои стихи напечатают в их литературном прибавлении. Как я понял, так в эту пору назывались различные приложения к газетам. Ээро Эркко написал, что они попытались сами перевести, но нечего путного из этого не вышло. Раз Матти знает и русский, то пусть попробует.

Пришлось «переводить». И вроде бы я уже вполне сносно писал пером, но матушка на всякий случай, отнесла мои вирши жене пастора, для редактирования. И, как оказалось, не зря, все эти яти и еры в моей голове просто не умещались.

Так же в письме была просьбы выслать, если есть, что-нибудь новенького. Я, давно ожидавший такого вопроса, что от родителей, что от кого-то другого, уже подготовил несколько простых стихов. Но сразу все давать не стал, а ограничился «Берёзой» Сергея Есенина.

Бѣлая береза
Подъ моимъ окномъ
Принакрылась снѣгомъ,
Точно серебромъ.

И уже под рождество нам бандеролью пришли три выпуска «Петербургского листка» с литературным приложением, в которых было по одному моему стиху. Сначала «Чистописание», а затем «Маляр» и «Берёза». А вместе с ней пришёл и денежный перевод на девять марок. Мне же радостные родители выдали целых десять марок золотом, но бумажные…

…..

В январе по распоряжению отца — Ахти стал меня учить ходить на лыжах. Так-то я еще в той жизни умел стоять на лыжах. Но вот именно что стоять. Своих мальчишек я почти каждый год вывозил на зимних каникулах то в Домбай, то в Сочи, на Красную поляну. Они быстро освоили лыжи и даже сноуборд. А я всё так же, под их смешки, продолжал изображать из себя «вечного чайника». Самым любимым способом катания на лыжах у меня был «бугельный подъёмник», когда он тащил меня вверх по склону.