Вектор атаки

– Конечно. Я могу прочесть надписи на всех живых и восьмидесяти двух мертвых языках. И говорить на сорока пяти живых…

– Ниденталь, я вас сейчас придушу за ваше тщеславие, – процедил сквозь зубы Руссо. – Почему вы даже мне об этом не сказали?!

– Потому что я думал, что все видят эти сигналы.

– Что там было написано, мать вашу? – спросил Руссо.

– Примерно следующее: «Дайте нам знать».

– Что мы должны дать знать? – нахмурился командор Хендрикс. – И, главное, кому?

– Так вот, – сказал Ниденталь. – В следующей серии эта же надпись появилась в заголовке новостей, которые смотрела на большом видеале одна из девушек сериала. Но на двадцатой минуте и русскими буквами.

– Та же самая? – переспросил де Врисс.

– Только по-русски, – кивнул Ниденталь. – Мне не составило труда экстраполировать ситуацию, и я не ошибся. На десятой минуте очередной серии какой-то случайный прохожий обратился к главному герою со словами: «Эраман-ро!» Тот еще, помнится, слегка удивился, но не придал значения и продолжал болтать со своей девицей. – Он помолчал. – Видимо, вы тоже не придали значения.

– Ну еще бы, – сказал Оберт.

– А, между прочим, было сказано: «Дайте нам знать!» на ломаном айнском языке.

– Что, есть такие языки? – спросил де Врисс недоверчиво. – Тангутский… айнский…

– Есть, – вздохнул Ниденталь. – А еще грузинский. На первой минуте новой серии. Красивая такая вязь на борту одного из гравитров, что опустился рядом с аппаратом нехорошего парня. Потом еще старовьетнамская письменность «тьы ном», иврит, катакана, азбука Морзе… – Он вдруг встрепенулся. – Если бы мы все знали азбуку Морзе или хотя бы шифр Полибия, он же «тюремная азбука», то могли бы постоянно общаться хотя бы даже и в присутствии эхайнов!

– Пижон, – сказал Руссо с неудовольствием.

– Выводы! – потребовал командор. – И быстрее, Франц, вы же аналитик!

– Извольте. Эти надписи – сигналы, адресованные нам. Они возникают в каждой серии однажды и на минутах, кратных десяти, в убывающей последовательности. Они закодированы средствами земных языков, которые не являются родными ни для одного из нас. Я убедился несколько раз, что это правило соблюдается. Экзотические языки выбраны в рассуждении, что среди эхайнов не найдется ни одного специалиста по земной лингвистике.

– Но ведь и среди нас нет лингвистов, – вставил Оберт.

– Вот сейчас-то я почти уверен, что все делалось в расчете на меня, – сказал Ниденталь упавшим голосом. – Мне как-то и в голову не пришло, что эти сигналы могу прочесть только я. Я что, один это видел? Простите…

– Удовлетворение тщеславия – наивысшее наслаждение для людей, – ядовито проговорил Руссо, – но возможно оно лишь через сравнение себя с другими. Шопенгауэр.

– Будет вам, – сказал Оберт. – Как беден был бы человеческий дух без тщеславия! Ницше. Выводы, коллега Ниденталь, выводы! К нам уже идут…

– Это обратный отсчет, – сказал тот печально. – Он повторяется с постоянной периодичностью. И в День Ноль, то есть в день, совпадающий с сигналом на первой минуте серии, от нас ждут каких-то ответных действий.

– Не каких-то, – сказал де Врисс, страдальчески морщась. – А ответного сигнала. Чтобы знать, куда прийти на помощь. Информационные перехваты, право на просмотр которых эхайны любезно позволяли нам выигрывать, наверняка были нафаршированы сигналами. Отель «Тайкунер-Маджестик»… этот сериал дурацкий… Все это время спасатели висели в открытом пространстве на расстоянии броска от всякого эхайнского обитаемого объекта и ждали от нас хотя бы малейшей поддержки. А мы бездарно хлопали ушами. Лунки, изволите видеть, выкапывали для цветочков…

– Простите, – повторил Ниденталь, нахохлившись.

– Вы ни при чем, Франц. Вы обычный самодостаточный феномен, что с вас взять.

– Я обычный больной, – возразил тот. – Только недуг у меня особенный. И, чтобы уж у всех было скверное настроение, а не только у меня – в той серии, что вы, херр Оберт, выиграли у капитана вчера, сигнал был на десятой минуте.

Оберт окинул его медленным задумчивым взглядом.

– Я начинаю вам завидовать, – промолвил он. – Помнить все! Просто здорово. Должно быть, с вашими воспоминаниями вы никогда не испытываете одиночества.

– Еще бы, – хмыкнул Ниденталь. – До одиночества ли в окружении старинных металлических стеллажей с пыльными амбарными книгами в три ряда?!

– Получается, нам осталось дней пять, чтобы на что-то решиться? – спросил де Врисс.

– Получается так, – подтвердил Ниденталь.

– Я, конечно, не слишком верю в эту заумь, – сказал Оберт в некоторой растерянности. – Но что же мы теперь станем делать?

– Расходиться, – ответил командор Хендрикс. – Причем быстро. И думать, господа, думать!

– Ах, да, – сказал Оберт. – Вы это уже говорили. Кстати, добрый вечер, господин капрал!

– Я вас приветствую, – сумрачно откликнулся подошедший капрал Даринуэрн. – Что происходит? Почему вы постоянно нарушаете правила? Вам это доставляет удовольствие?

– Нисколько, – ответил Оберт. – Правила нужно соблюдать. Они придают нашей жизни иллюзию реальности.

– Что вы имеете в виду? – спросил Даринуэрн с подозрением.