Вектор атаки

«Убью, – холодея от ярости, подумал мичман. – На ленточки порежу. И ничего мне за это не будет».

– С дороги, мисхазер, – повторил он ядовитым шепотом.

– Остынь, кхэри, – сказал эхайн-гора. – С тобой хотят поговорить.

– Зато я не хочу с тобой говорить.

– Ты не поверишь, – усмехнулся гигант, – но я тоже. Терпеть не могу скорпионов… от них воняет падалью.

– Это от меня воняет?! – Нунгатау даже задохнулся от неслыханной дерзости. – От меня?.. Да ведь это твои шкуры разят закисшей болотной падалью!..

– Сам ты шкура, – с достоинством произнес гигант. – Шкура… То есть, конечно, это шкура, спору нет, но не какая-нибудь тебе шкура, снятая с подлой мохнатой твари, какую если и доведется помянуть, так только в лихом срамословии. А шкура эта принадлежала пхишшепшу, ты о таком и не слыхивал, а это животное редкостное, благородное и достойное уважения много более того, что заслуживает иной эхайн. Взять, к примеру, того же тебя…

Сочтя, что собеседник достаточно увлекся воспеванием собственного наряда, Нунгатау попытался было обогнуть его, как одну из колонн, подпирающих здешние своды. Не тут-то было… Ни на миг не прерывая своих пышнословий в том смысле, что «я за эту, как ты ее назвал, кислую падаль отвалил ни много ни мало, а пригоршню чистейших самородков из самого нутра Шаклогрских копей…», гигант сграбастал его за плечо и вернул на прежнее место, то бишь прямо перед собой.

– …так что если ты не пойдешь туда, куда я покажу, и не поговоришь с тем, кто хочет с тобой говорить, – закончил он, слегка запыхавшись, – то я уже с тебя сдеру твою шелудивую шкуру, хотя и наперед знаю, что не выручу за нее и обломка гнилого зуба.

Зарычав от ненависти, Нунгатау цапнул себя за то место, где обычно располагался скерн на боевом взводе, и с неприятным разочарованием обнаружил пустоту. Да он же сам, своими руками, сдал его на входе в заведение, чтобы не дразнить судьбу и не создавать проблем!..

– Ага, – подтвердил его беззащитность мохнатый гигант. – Гол, как мосол. А вот мне оружие полагается, и я непременно пущу его в ход, если ты не прекратишь артачиться и показывать свою скорпионью прыть.

– Видывал я пустозвонов, – пробормотал мичман обескураженно. Без оружия он был как без штанов. – Звонари среди звонарей, собственную смерть могли уболтать! Пока не встретил тебя, красавчик.

– Так я стабильжру пригоршнями, – пояснил тот и показал, как именно он это делает. Упомянутая пригоршня не слишком уступала вместимостью карьерному экскаватору. – Мне нужны ясная голова и железные нервы. Работа такая. Без стабиля я бы тебя уже веничком на совочек собирал.

– Это мы еще поглядели бы, кто кого на совочек… – проронил Нунгатау, озираясь в поисках хотя бы чего-нибудь применимого в качестве оружия.

– Уровень адреналина в организме понижается, – продолжал гигант, – зато возникают побочные эффекты, вроде недержания речи. Я не очень понимаю, что значит вся эта хрень, но своему доктору верю. Уж лучше болтливый вышибала, чем горы мертвых клиентов. Вот вам, скорпионам, я слышал, специальную фишку за ухо вшивают, чтобы гасить природную вашу злобу и соблюдать ясность ума, ведь так? Иначе вы давно бы друг дружку зубами загрызли, не говоря уж о том, чтобы оружие вам доверить… Так мы идем?

Нунгатау про себя решил, что добрая доза стабиля ему сейчас тоже не повредила бы.

– Идем, – сказал он с наигранным смирением. – Полагаю, твой приятель сознает, что имеет дело с офицером, находящимся при исполнении особо важного задания?

– Не бзди, скорпион, – усмехнулся мохнатый. – Офицер… туда же… Никто над тобой не надругается, даже если сильно попросишь. Простой уважительный разговор двух взрослых эхайнов. Кстати, хоть ты и скорпион, да еще кхэри, а грубить моему хозяину не следует. Он большой человек [9] в своем деле, не чета нам с тобой, да и большинству твоих генералов-адмиралов, или под кем ты там у себя в песках ходишь…

Мичману не оставалось иного выбора, как отдаться на волю провидения. Слегка подталкиваемый в спину словоохотливым вышибалой, не перестававшим развлекать его описаниями положительного эффекта ударных доз стабиля на отравленный гиперадреналемией (это слово гигант произносил с особым вкусом, в три приема, словно растягивал удовольствие) эхайнский организм, как то: незлобивость, хорошее настроение, философское отношение к эмоциональным всплескам окружающих, ну, и словоохотливость, куда ж ее денешь-то…

Они прошли по узкому навесному мостику, под которым в клубах цветного дыма извивались лоснящиеся от пота тела неопределенного пола, и уперлись в легкомысленную тростниковую занавесочку, из тех, что обычно разгораживают покои для интимного увеселения. Над занавесью болтался гаххег– амулет в виде травяного фонарика, охранявший от дурного глаза, скверного слова и непрошеного гостя. Вышибала, намеренно, на всякий случай, задев гаххег макушкой, раздвинул тростниковые стебли, за которыми обнаружилась грубая металлическая дверь с застывшими потеками расплава и отчетливыми следами от залпов из скерна в упор.