Вехи

говорили   только   что   об   отношении   между   борьбой   и   производительным   трудом.

Распределение, бесспорно, есть необходимая функция социальной жизни, и справедливое

распределение благ и тягот жизни есть законный и обязательный моральный принцип. Но

абсолютизация  распределения  и забвение  из-за  него производства  или творчества есть

философское заблуждение и моральный грех. Для того чтобы было что распределять, надо

прежде   всего   иметь   что-нибудь,   а   чтобы   иметь   –   надо   созидать,   производить.   Без

правильного обмена веществ организм не может существовать, но ведь, в конце концов,

он существует не самим обменом, а потребляемыми питательными веществами, которые

должны откуда-нибудь притекать к нему. То же применимо к социальному организму в

его   материальных   и   духовных  нуждах.   Дух  социалистического   народничества,   во  имя

распределения пренебрегающий производством, – доводя это пренебрежение не только до

полного игнорирования, но даже до прямой вражды, – в конце концов, подтачивает силы

народа   и   увековечивает   его   материальную   и   духовную   нищету.   Социалистическая

интеллигенция,   растрачивая   огромные   сосредоточенные   в   ней   силы   на

непроизводительную   деятельность   политической   борьбы,   руководимой   идеей

распределения,   и   не   участвуя   в   созидании   народного   достояния,   остается   в

метафизическом   смысле   бесплодной   и,   вопреки   своим   заветным   и   ценнейшим

стремлениям,   ведет   паразитическое   существование   на   народном   теле.   Пора,   наконец,

понять, что наша жизнь не только несправедлива, но прежде всего бедна и убога; что

нищие   не   могут   разбогатеть,   если   посвящают   все   свои   помыслы   одному   лишь

равномерному   распределению   тех   грошей,   которыми   они   владеют;   что   пресловутое

различие между «национальным богатством» и «народным благосостоянием» – различие

между накоплением  благи доставлением их народу – есть все же лишь относительное

различие и имеет реальное и существенное значение лишь для действительно богатых

наций, так что если иногда уместно напоминать, что национальное богатство само по себе

еще не обеспечивает народного благосостояния, то для нас бесконечно важнее помнить

более простую и очевидную истину, что вне национального богатства вообще немыслимо

народное   благосостояние.   Пора,   во   всей   экономии   национальной   культуры,   сократить

число   посредников,   транспортеров,   сторожей,   администраторов   и   распределителей

всякого рода и увеличить число подлинных производителей. Словом, от распределения и

борьбы за него пора перейти к культурному творчеству, к созиданию богатства.

IV

Но чтобы созидать богатство, нужно любить его. Понятие богатства мы берем здесь

не в смысле лишь материального богатства, а в том широком философском его значении,

в котором оно объемлет владение и материальными и духовными благами или, точнее, в

котором материальная обеспеченность  есть лишь спутник и символический  показатель

духовной  мощи   и  духовной  производительности.   В  этом  смысле   метафизическая   идея

богатства   совпадает   с   идеей   культуры   как   совокупности   идеальных   ценностей,

воплощаемых   в   исторической   жизни.   Отсюда,   в   связи   с   вышесказанным,   ясно,   что

забвение интеллигенцией начала производительности или творчества ради начала борьбы

и распределения есть не теоретическая ошибка, не просто неправильный расчет путей к

осуществлению народного блага, а опирается на моральное или религиозно-философское

заблуждение.   Оно   вытекает   в   последнем   счете   из   нигилистического   морализма,   из

непризнания абсолютных ценностей и отвращения к основанной на них идее культуры.

Но   в   этой   связи   в   нигилистическом   морализме   открывается   новый   и   любопытный

идейный оттенок.

Русская интеллигенция не любит богатства. Она не ценит прежде всего богатства

духовного, культуры, той идеальной силы и творческой деятельности человеческого духа,

которая влечет его к овладению миром и очеловечению мира, к обогащению своей жизни

ценностями науки, искусства, религии и морали; и – что всего замечательнее – эту свою

нелюбовь она распространяет даже на богатство материальное, инстинктивно сознавая его

символическую   связь   с   общей   идеей   культуры.   Интеллигенция   любит   только

справедливое распределение богатства, но не самое богатство: скорее, она даже ненавидит

и боится его. В ее душе любовь к бедным обращается в любовь к бедности. Она мечтает

накормить   всех   бедных,   но   ее   глубочайший   неосознанный   метафизический   инстинкт

противится   насаждению   в   мире   действительного   богатства.   «Есть   только   один   класс

людей, которые еще более своекорыстны, чем богатые, и это – бедные», – говорит Оскар

Уайльд в своей замечательной статье: «Социализм и душа человека». Напротив, в душе

русского интеллигента есть потаенный уголок, в котором глухо, но властно и настойчиво

звучит обратная оценка: «есть только одно состояние, которое хуже бедности, и это –