Читаем Вехи полностью

вполне в порядке вещей. «Студент»  стало нарицательным  именем  интеллигента  в дни

революции.

Каждый возраст имеет свои преимущества, и их особенно много имеет молодость с

Таящимися в ней силами. Кто радеет о будущем, тот больше всего озабочен молодым

поколением.   Но   находиться   от   него   в   духовной   зависимости,   заискивать   передним,

прислуживаться к его мнению, брать его за критерий, – это свидетельствует о духовной

слабости общества. Во всяком случае, остается сигнатурой целой исторической полосы и

всего  душевного  уклада   интеллигентского  героизма,   что  идеал  христианского   святого,

подвижника здесь сменился образом революционного студента.

IV

С   максимализмом   целей   связан   и   максимализм   средств,   так   прискорбно

проявившийся о последние годы. В этой неразборчивости средств, в этом героическом

«все позволено» (предуказанном. Достоевским еще в «Преступлении и наказании» и в

«Бесах») сказывается в наибольшей степени человекобожеская природа интеллигентского

героизма,   присущее   ему   самообожение,   поставление   себя   вместо   Бога,   вместо

Провидения, и это не только в целях и планах, но и путях и средствах осуществления. Я

осуществляю свою идею и ради нее освобождаю себя от уз обычной морали, я разрешаю

себе право не только на имущество, но и на жизнь и смерть других, если это нужно для

моей идеи. В каждом максималисте сидит такой маленький Наполеон от социализма или

анархизма.   Аморализм   или,   по   старому   выражению,   нигилизм   есть   необходимое

последствие   самообожения,   здесь   подстерегает   его   опасность   саморазложения,   ждет

неизбежный провал. И те горькие разочарования, которые многие пережили в революции.

та неизгладимая из памяти картина своеволия, экспроприаторства, массового террора, все

это   явилось   не   случайно,   но   было   раскрытием   тех   духовных   потенций,   которые

необходимо таятся в психологии самообожени

я12[

6].

Подъем героизма в действительности доступен лишь избранным натурам и притом в

исключительные моменты истории, между тем жизнь складывается из повседневности, а

интеллигенция   состоит   не   из   одних   только   героических   натур.   Без   действительного

геройства   или   возможности   его   проявления   героизм   превращается   в   претензию,   в

вызывающую   позу,   вырабатывается   особый   дух   героического   ханжества   и

безответственного   критиканства,   всегдашней   «принципиальной»   оппозиции,

преувеличенное   чувство   своих   прав   и   ослабленное   сознание   обязанностей   и   вообще

личной ответственности. Самый ординарный обыватель, который нисколько не выше, а

иногда   и   ниже   окружающей   среды,   надевая   интеллигентский   мундир,   уже   начинает

относиться   к   ней   с   высокомерием.   Особенно   ощутительно   это   зло   в   жизни   нашей

провинции. Самообожение в кредит, не всегда делающее героя, способно воспитывать

аррогантов.   Благодаря   ему   человек   лишается   абсолютных   норм   и   незыблемых   начал

личного и социального поведения, заменяя их своеволием или самодельщиной. Нигилизм,

поэтому,   есть   страшный   бич,   ужасная   духовная   язва,   разъедающая   наше   общество.

Героическое «все позволено» незаметно подменяется просто беспринципностью во всем,

что касается личной жизни, личного поведения, чем наполняются житейские будни. В

12[6]  Разоблачения, связанные с именем Азефа, раскрыли, как далеко может идти при героическом

максимализме   эта   неразборчивость   в   средствах,   при   которой   перестаешь   уже   различать,   где   кончается

революционер и начинается охранник или провокатор.

этом заключается одна из важных причин, почему у нас при таком обилии героев так мало

просто   порядочных,   дисциплинированных,   трудоспособных   людей,   и   та   самая

героическая молодежь, по курсу которой определяет себя старшее поколение, в жизни так

незаметно и легко обращается или в «лишних людей», или же в чеховские и гоголевские

типы и кончает вином и картами, если только не хуже. Пушкин с своей правдивостью

гения   приподнимает   завесу   над   возможным   будущим   трагически   и.   безвременно

погибшего  Ленского  и усматривает  за нею весьма прозаическую  картину.  Попробуйте

мысленно сделать то же относительно иного юноши, окруженного теперь ореолом героя,

и представить его просто в роли работника после того, как погасла аффектация героизма,

оставляя   в   душе   пустоту   нигилизма.   Недаром   интеллигентский   поэт   Некрасов,   автор

«Рыцаря   на   час»,   так   чувствовал,   что   ранняя   смерть   есть   Лучший   апофеоз

интеллигентского героизма.

Не рыдай так безумно над ним;

Хорошо умереть молодым!

Беспощадная пошлость ни тени

Положить не успела на нем и т. д.

Из   этой   же   героической   аффектации,   поверхностной   и   непрочной,   объясняется

поразительная   неустойчивость   интеллигентских   вкусов,   верований,   настроений,

меняющихся   по   прихоти   моды.   Многие   удивленно   стоят   теперь   перед   переменой

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология